К сожалению, выходило так не всегда. Особенно поначалу. Насчет первой женитьбы был уверен: она же и последняя. Васька родился — одурел от радости. И когда жизнь вдруг начала оползать, чем дальше, тем быстрее, элементарно растерялся. Растерялся, и все. Вроде вчера еще было здорово, любимый муж, любимый зять. И ничего ведь не произошло! А все изменилось. Теща командует, как слугой, жена чуть что — не нравится, уходи. А мальчишке уже пятый год, все видит, все понимает.
На работе мужики советовали: сам дурак, надо сразу поставить себя. Начал «ставить» — но какая же игра без козырей! Инженеришка, полтораста целковых, кому ты нужен, еще хвост подымает… Так и докатилось до суда.
Ну в суде все ясно, без проблем. Снял угол. Алименты грошовые, так ведь и зарплата копейки. К сыну не пускают. Пошел искать правду — везде бабы, налаживайте, говорят, отношения с женой. Наладишь, как же… В подъездах прятался, дурак, чтобы хоть увидеть парня, в детсадике к забору подманивал. Даже в суд хотел подавать. Хорошо, адвокатша в консультации попалась честная, сразу сказала: «Молодой человек, не тяните пустые номера. Все понимаю — сын. Но лучше заведите пару новых».
Завел как раз пару, одного за одним. Больше не успел. Купил Ваське подарок на день рождения, всех дел на червонец, а пошло! Свои рваные ходят, а тут мало что алименты — еще из дому тянет… Словом, ультиматум — или-или. Хоть и глуп был, но понял: в этот раз уступит, всю жизнь будут им полы вытирать.
К третьему разводу готовился загодя: дочке хоть и порадовался, но любить ее не стал. Между прочим, как раз Ксюшку.
Ну а дальше пошло совсем легко. И опыта поднабрался, и характер отвердел. Жить можно. Тут главное дело — с самого начала не любить. Не втягиваться. Не верить. Как с ним, так и он…
Ритуля смотрела на него, ждала. Поторопила:
— Так зачем тебе их столько-то? А?
Чемоданов ответил:
— Как со мной, так и я.
По глазам увидел — не поняла. А она ведь на то и существовала, чтобы понимать. Он не поленился, объяснил по сути:
— Вот ты смотри. Мне двадцать семь было. Два развода, трое детей. Ползарплаты на алименты. И живи! Прикинул — кругом затык. Одна радость, больше пятидесяти процентов не вычитают. Ну я и решил: как со мной, так и я. Раз пошла такая пьянка — пусть на свете будет больше Чемодановых!
Пока говорил, в самом поднялась злоба, в конце даже сорвался на матерок, хотя обычно нормальных слов ему вполне хватало. Прошлое все ж таки зацепило. Он даже забыл, зачем пришел. Вообще, разговор выходил такой занимательный, что самый момент был встать и уйти. Но это походило бы на скандал, а скандалить с бабами Чемоданов уже давно себе не позволял. Схватишься с бабой, и получатся как бы две бабы.
Ритуля тоже почувствовала запах паленого и мягко ушла от опасной черты: включила телек, кинула на сковородку мясо, притащила французский журнал с длинными машинами и голыми девками. Чемоданов листал его равнодушно: машины что надо, но ему на таких не ездить, и сучки хороши, ничего не скажешь, но ему их на спину не класть. Да и глаза больно уж профессиональны, души не видно. До койки дойдет, наши не хуже.
Время, однако, катилось к полуночи. Уходить, так сейчас. По ящику пошла программа на завтра.
— Ну чего, — спросил Чемоданов, — пойду, что ли?
Ритуля пожала плечами:
— Как хочешь.
— А ты?
— Знаешь, — сказала она с досадой и отвернулась, — реши сам. Я с девяти до шести за мужиков решаю, мне это вот так! Хоть тут реши.
Она встала и вырубила ящик.
Чемоданов обнял ее со спины, ладони сами собой легли на нужные места.
— Дура, — сказал он, — ох и дура!
Все пришло в норму. Умная баба все равно баба, и деться ей от того некуда.
Не то чтобы ему хотелось остаться, скорей даже нет. Но Ритуля была не только баба, но и друг, родной человек. И Чемоданов для друга постарался: умотал ее так, чтобы, по крайней мере, две недели не терзалась одиночеством. На то и люди, чтобы друг друга выручать.
Утром, за завтраком, уже деловито заговорили о Ксюшкиной дурацкой затее.
— Чего ты вообще об этом парне знаешь?
Чемоданов слегка задумался:
— Да, пожалуй, что ничего.
— Здорово зятя выбираешь!
— Я-то при чем? Ксюшка выбрала.
— А тебе все равно?
Тут он задумался поосновательней.
— Да нет, пожалуй, не все равно. Это ведь, может, и надолго.
— Хотя бы расспроси ее.
— Это не ее надо, — ляпнул Чемоданов и тут же пожалел. Но уже поздно было, проговорился.
— Ясно, — сказала Ритуля, — все ясно. А не боишься, что пупок развяжется?
Он постарался удивиться:
— Это ты о чем?
— Насколько я поняла, ближайшая ночь будет посвящена Вике. Разве не так?
Чемоданов, как мог, возмутился:
— Да ты что! Я не самоубийца. Ей же двадцать лет! — И добавил для пущей убедительности: — Я умирать не собираюсь.
Ритуля не настаивала, спокойно обсудила с ним проблему свадебных даров, предложила вместе пошастать по комиссионкам. Но когда он уже стоял в прихожей, вдруг сказала:
— Ты знаешь кто? Волк.
Сравнение было не обидное, даже лестное, но в сокровенную его суть Чемоданов сразу не врубился. Выждав паузу, поинтересовался:
— А почему именно волк?