Ночной волк

Чемоданов нахмурился. В принципе качество неплохое, но не для зятя же.

— Лет ему сколько?

— Двадцать три. Или двадцать четыре.

— Отслужил?

— Справку достал, что псих. Тот еще мальчик! Везде вывернется.

— А специальность какая?

— В фотоателье работает, фотографу помогает. Ну и сам иногда…

— Заработок ничего?

— Да ну… Он больше бесплатно, девочек голеньких.

— Да, повезло с зятьком, — усмешкой поощрил Вику Чемоданов. Но она опять замолчала.

Вика была хорошая девка, правдивая, спроси — ответит. Но о чем спросить?

— У них это серьезно? В смысле — женитьба?

— Во вторник заявление подали.

— И чего торопиться? — в недоумении пробормотал Чемоданов. — Пожар, что ли?

— Пожара нет, — холодно возразила Вика, — у нее таблетки французские.

Не сразу поняв, он уставился на нее:

— Таблетки?

Вика посмотрела на него с вызовом:

— А чего ты так удивляешься? Презервативы, что ли, лучше? Да их шинный завод выпускает!

— Ей же семнадцать лет.

Особых иллюзий насчет Ксюшки у Чемоданова не было, нахалка хоть куда, но степень ее осведомленности слегка ошарашила.

Вика пренебрежительно фыркнула и поднялась с дивана.

— А семнадцать что, мало? — сказала она. — Самый возраст. Как раз в семнадцать и скачут из койки в койку.

Чемоданов свел брови, ему не понравилась формулировка. Вика босиком прошла к стулу с одеждой и стала натягивать трусики.

— Ты чего надулся? — спросила она с досадой. — Или думал, она у тебя еще девушка? Та еще девушка! Рот разинет — асфальт видать.

Фраза была ничего, но Чемоданов не засмеялся. Вика застегнула лифчик спереди, потом развернула, как положено, легко насунув чашечки на крепкие груди.

— Ну чего ты? — снова сказала она, но уже сочувственно. — Делов-то! Сейчас жизнь такая.

— Дочка все-таки, — виновато объяснил он.

Вика влезла в джинсы, они плотно обтянули аккуратный задок. Чемоданов тоже стал одеваться. Вика решила его утешить:

— Вообще-то он парень нормальный. Юморной. В компании с ним не стыдно, девки даже завидуют. Прохиндей — это да. А ты сейчас других знаешь? Сам-то какой? Вот и он под каждую юбку лезет.

— И к тебе тоже? — мрачновато пошутил Чемоданов.

Пауза вышла долгая. Лишь потом Вика нехотя отозвалась:

— Я ж говорю, ни одну не пропустит.

Вот тебе раз! Чемоданов даже рот забыл захлопнуть. Ничего себе… Из всех вопросов самым тревожным показался один:

— Ксюшка знает?

Она раздраженно хмыкнула:

— Ха! А кто же их познакомил? Не я, что ли? Да это все мура. У нас с ним и было… так, от нечего делать. А они вроде спелись.

— Ничего себе спелись! Заявление подали…

Вика наконец заметила его огорченное лицо.

— Да не трепи нервы! Делов-то. Вполне нормальный вариант. Я же всех ее мужиков знаю. Другие хуже были.

Утешила…

Чемоданов поставил чайник, но Вика ждать не стала, заторопилась. Надела туфли с железными передками, кооператив под импорт, дружески ткнулась губами в его щеку и убежала. Хорошая девка, правдивая. Только на хрена ее правда? Что с ней делать-то?

В понедельник фраер в плащике заехал за машиной и остался очень доволен блестящими никелями. Он привез две ведомости, и Чемоданов расписался в обеих. Хрен с ним, не посадят же — в нашем-то бардаке! В нашем бардаке сажают, только когда хотят посадить. А этот из начальства, наверняка с начальством же и делится, все повязаны, кто же станет трогать своего…

На вечер у Чемоданова было мероприятие — преферанс. Два дня назад позвонил Степа оговорить время, и сошлись на понедельнике. Место не оговаривали, оно не менялось уже лет пятнадцать. У Левки в мастерской, где же еще.

Если точно, мастерская была не Левкина, а народного художника Картохина, большого человека. Но большой человек жил на даче, там имелась другая мастерская, в эту он почти не заглядывал, и просторным помещением под крышей украшал собственный быт продолжатель рода, что, правда, помешало ему решить разные личные задачи, в том числе и продолжить род: то ли не хотел, то ли не получалось, то ли бабы не рисковали рожать от доброго, но бездельного и пьющего мужика. Но для компании Левка был человек золотой, а для Чемоданова к тому же школьный друг, можно считать, родственник, — после одного из разводов кантовался в этой мастерской чуть не год.

Компания сложилась давненько, просто подобралась четверка тогда еще молодых мужиков, кто больше, кто меньше знакомых, но с равной потребностью отдохнуть душой, расслабиться и восстановиться, хоть на вечер замкнуться от суеты в дружественной и снисходительной мужской компании. Что только с тех пор не происходило — руководящие бедняги в окошке телека то недоуменно шевелили богатыми бровями, то жалко силились растянуть выдох на длинную фразу, дергалась политика, исчезали продукты, росли заработки, валился рубль… А здесь ничего не менялось: все тот же старинный стол с прочной красноватой крышкой, у стены другой, резной, с кофейником, бутербродами и матовыми после холодильника бутылками пива, все та же «сочинка», пятисотка, по ноль-три, и распасовка всегда на висты, и пика — обязаловка, а мизер перебивается девятирной. Традиция, ритуал, пятачок стабильности во всеобщем бедламе.