Ночной зверёк

— Ах, это, малыш. Тьма внутри нас изначально лишена смысла и формы, мой несмышленыш. Именно мы, наши судьбы, наши разумы, наши жизни придают ей силу. У каждого Инкарни есть что-то вроде касты, к которой он принадлежит, но есть и его собственное, индивидуальное, что-то, что присуще лично ему. Наши темные желания и инстинкты творят нашу силу, потому и говорят, к примеру, Инкарни Страсти, Тварь Вожделения.

Интересно, подумала Амти, что за тварь она сама, раз ей приходят к голову такие страшные фантазии. И как так могло получиться, ведь она не видела жестокости, не испытывала злости.

Амти вдруг отвела взгляд, посмотрела в окно и услышала, как царапает стекло дождь. Неожиданно для себя, она спросила:

— А вы?

— Я - Инкарни Осквернения, Тварь Плоти.

— Я видела вашу силу. Она страшна.

— Я знаю, малыш. Раньше я был во Дворе, там эту силу ценили. Я развлекал Царицу.

Амти представила это развлечение и скривилась, но тут же поспешила закрыть рот рукой.

— Спасибо вам, — сказала она. — Я правда очень благодарна. Если бы не вы, я не увидела бы завтрашнего утра. Я готова вам помогать, чем смогу. Я не очень много могу. В основном, плакать, обняв колени или повалившись набок. Еще рисовать умею. Но если скажете, чему надо научиться, я научусь.

Его зубы снова блеснули в темноте, когда он засмеялся, его человеческий глаз смотрел очень внимательно, не мигая.

— Мы с Мескете, — он кивнул куда-то в сторону, и Амти впервые заметила, что Мескете стоит у двери. Тень надежно скрывала ее, лицо все еще было закрыто. Она стояла, даже не шелохнувшись ни разу, оттого Амти не заметила ее и не услышала.

— Рады, — продолжил Адрамаут. — Что теперь ты с нами.

Он протянул руку и мягко коснулся кончика ее носа. Она закрыла глаза, забыла о его жутких зубах и налитой кровью радужке неподвижного глаза.

— Нам пора, — сказала Мескете. Ее резкий голос взрезал тишину, как нож. — Мы не можем задерживаться здесь.

— Чья это квартира? — спросила Амти.

— Одна из квартир отца одного из наших друзей. Он предоставляет нам деньги и посуточные убежища, потому что мы заботимся о его единственном сыне. Очень богатый человек, надо сказать.

— Так что сдавай свои карманные деньги в качестве вступительного взноса, если нам больше не на что рассчитывать, — Мескете говорила таким серьезным голосом, что Амти машинально начала ощупывать шорты в поисках карманов.

— У меня ничего нет, — сказала она. — Но может в кармане юбки немного. Можете забрать.

— Она шутит, несмышленыш. Такое иногда случается. Знаешь, что в таком случае надо делать?

— Смеяться?

— Бежать, — сказала Мескете. — В любом случае, Адрамаут, собирай ее. Мы должны выдвигаться.

Она открыла дверь, и желтый свет, льющийся из гостиной ослепил Амти. Моргнув, она увидела, как Мескете выходит. Амти заметила, что следом за ней тянутся грязные следы от ее тяжелых ботинок. Она не удосужилась даже разуться.

Адрамаут улыбнулся ей вслед, лицо его приобрело мечтательное выражение.

— Собирайся, малыш. Отправимся в удивительное место.

— А что в нем удивительно?

— Высокоразвитая инфраструктура крыс и то, что мы все еще не заражены чумой.

Адрамаут потянулся к тумбочке, взял с нее пакет.

— Тут одежда для тебя, мы озаботились. У Шайху хороший вкус, по крайней мере Шайху так думает.

Кем бы ни была эта Шайху, вкус у нее был своеобразный. Амти расправила короткие розовые шорты, длинный черный свитер и достала тяжелые черные ботинки. На дне пакета обнаружилась подвеска с зубом и сердечком, к которой была прикреплена записка, составленная из вырезанных букв, чье место раньше было в глянцевых журналах. В записке говорилось: «Только не надевай лифчик!».

Амти издала приглушенный смешок, но с лифчиком решила не расставаться. По крайней мере, у этой Шайху было чувство юмора. Так же в пакете обнаружились подранные шерстяные чулки Амти с запиской от Эли, в которой она сообщала, что фетишную форму придется сжечь, но чулки отличные и для тепла сгодятся.

— Нравится? — спросил Адрамаут взволнованно.

— Да, спасибо, — вежливо ответила Амти. — Так я переоденусь?

— Давай побыстрее, ладно, малыш? Нужно вернуться домой до рассвета. Приличным людям ночами полагается спать, а не бдить, но с утра они выгуливают своих собак или выходят на свою работу.

Адрамаут, впрочем, не шелохнулся. Амти принялась мять в руках чулки, потом, густо покраснев, выпалила:

— Так я переоденусь?

Адрамаут несколько секунд смотрел на нее непонимающе, будто не осознавал, что мешает ей начать прямо сейчас, а потом лицо его просветлело, и он сказал:

— А-а-а-а! Прости пожалуйста, несмышленыш. Я совсем забыл, что это важно.

Он вскочил на ноги, движения у него были легкие и плавные.

— Мы тебя ждем, — сказал он. — Прими это к сведению.

Когда он вышел, Амти некоторое время смотрела в темное окно и думала, что завтра, когда солнце вскипело бы на небе, она могла быть уже мертва. Сердце Амти наполнилось благодарностью, болезненной, как ссадина.