Ночной зверёк

Амти подумала, что, может быть, пройдя до конца, люди света и люди тьмы поймут, что они не одно и то же, но части одного и того же. Мысль эта, казалось, принесла надежду.

— А Царица может, если постарается, дойти до Слез?

Адрамаут погладил кончик носа Амти, провел ногтем вверх по переносице. Для него в этом движении не было ничего особенного, как приласкать котенка, вот и все.

— Не знаю. Она прекрасная женщина.

— Не очень-то прекрасная, у нее между лопаток растут шланги.

Адрамаут облизнулся, потом сказал:

— Во Дворе дополнительные конечности считаются признаком большой красоты.

— Фу! Фу-у-у-у! Фу, гадость! Фу же!

— Кроме того, — сказал Адрамаут. — Она — хорошая Царица. Она прошла шесть ступеней к абсолютной пустоте. Это на одну больше, чем ее предшественник. Вместе с этим приходит сила. Если кто-то бросит ей вызов и пройдет семь, он станет следующим царем.

— А что тогда будет с ней?

— Вызов можно бросить только в большой праздник, во время которого, если ее превзойдут, она должна будет покончить с собой, а мы, то есть, Инкарни Двора, а не мы, съедят ее плоть. Либо просто съедят ее заживо, если она окажется недостаточно смелой.

Амти даже никак не выразила своего негодования, в голове у нее не укладывалось, как где-нибудь могли быть столь дикие законы. Впрочем, разве не дикость — убивать невиновных еще людей только лишь за то, что происходит у них внутри и еще до того, как они что-либо совершили. В Государстве происходила такая же дикость, как и во Дворе, только в Государстве она происходила в стерильных кабинетах и была одобрена лично спасителем нации Шацаром. Цивилизованная дикость, упорядоченная.

Двор казался Амти притягательным, внутри нее что-то отзывалось, будто тоска по давно потерянной Родине. И неожиданно Амти спросила, не успев себя остановить:

— Кем ты был, Адрамаут, до того, как попал во Двор?

Спрашивать было не принято, и Амти тут же стало стыдно. Адрамаут молчал, и Амти подумала, что он из вежливости сделал вид, что не услышал. Но, в конце концов, Адрамаут все-таки ответил:

— Я был детским врачом. Это значит, — он пощелкал пальцами. — Что я детишек лечил, да.

Иногда Адрамаут пояснял очевидные вещи, но делал это будто бы для себя.

— Да, точно. Раньше с помощью магии я мог заращивать раны. Я был трансплантологом. Жизнь во Дворе как будто погружает все предыдущее в густой туман. Как в сказках про всякие места, куда попадают потерянные дети. Все они, в итоге, забывают, как туда попали и откуда пришли. Думаю, многие Инкарни, которые живут во Дворе достаточно долго тоже забывают. Я не все помню, Мескете помнит больше. Я жил не в Столице. И в Столицу никогда не хотел. Мне важно было помогать тем, кто в этом нуждается. Мне это и сейчас важно, в этом смысле я прежний. Там, кажется, у меня не было семьи. Но я очень любил свою работу. И я любил… человеческое тело. Да, разве это не чудо, как люди устроены? Я изучал его строение, это было моей навязчивой идеей. У меня дома везде были анатомические атласы и схемы. Да, я не сразу заметил, когда мое увлечение стало слишком нездоровым. И когда моя магия к исцелению исказилась. Я помню, вот это помню хорошо. Однажды мне нужно было пересадить почку одному мальчику, и когда я взял ее в руки я подумал, что она для меня как пластилин. Тогда я ничего не сделал. Это ведь был ребенок. Дома я разобрал на части мою собаку. И она все еще была жива. Я понял, что я могу. Но самое главное я понял, что я такое. Чего я точно не хотел, так это… разрушить то, что я так любил. Еще я не хотел, чтобы после моей смерти обо мне помнили дурно. Я сделал много добра и подумал, что заслужил хорошую смерть. Я наглотался таблеток. Не снотворного, конечно. Организм не такой дурак, иногда его не обмануть. Я пил кое-что другое, о чем я тебе не скажу, потому как это пропаганда самоубийства, милый малыш, если решишь убить себя, ищи средство самостоятельно и будь находчива. Три пачки за три часа, чтобы отказали почки. Лучше мучительно и долго, подумал я, но зато абсолютно надежно. Если бы в больнице меня откачали, пришлось бы пройти через мучительную процедуру допроса, потом расстрел. Помню, был выходной и было лето. Да, к понедельнику я должен был быть уже мертв. Я сел перед зеркалом, я хотел увидеть собственную смерть. Мне было любопытно. Словом, я попал во Двор примерно так же как ты — ничего не зная о нем. Случайно. Врата во Двор открываются для тебя на грани смерти, Двор питается твоей смертью, съедает ее. В первый раз попадая туда, ты исцеляешься. Двор прощает тебе твою первую ошибку, но на этом все. Это единственное, в чем он тебе поможет. В общем, мне повезло. Меня подобрала Царица, а вскоре она привела Мескете. Мескете, в отличии от меня, знала, куда отправляется.

— А она…

Но Адрамаут только приложил палец к губам, прежде, чем Амти успела задать вопрос, сказал:

— Нет, малыш. Она сама решит, хочет ли тебе рассказывать, если ты ее спросишь.

Амти кивнула, потом положила голову Адрамауту на плечо. В какой-то мере Адрамаут действительно заменил ей отца, как и обещал, когда они встретились впервые.