Ночной звонок

Днем Марии Ильиничне сообщили, что инженер станции получила результаты лабораторного анализа, в общем-то утешительные, — ванны должны хорошо выдержать транспортировку в новых условиях. И все же то, что она сама не сумела увидеть результатов лабораторного испытания, и то, что Жарова даже не позвонила ей о них, огорчало ее не меньше, чем отсрочка погрузки.

Мысли ее целиком переключились на Серафиму Викторовну:

«Что за человек? На станции недавно Когда работала в отделении, ничего не было слышно про нее — ни хорошего, ни плохого. Правда, молодая еще, тридцати, наверное, нет.

По своей ли воле пришла на производство?.. Хотя, по слухам, отделение все равно ликвидируется. Это, конечно, Петр ее надоумил использовать удобный момент. А возможно, и сама сообразила.

Поживем — увидим. Пока не очень себя проявляет. Вот и с ваннами — похоже, не зажглась идеей. Против, что ли? Потолковать бы по душам. Заодно и познакомиться как следует. Все-таки не посторонний человек, а жена Петра.

Взять и зайти к ним. Кстати, и заключение лаборатории прочесть.

Костю вытащить. Мужики обрадуются — с каких пор не виделись! При Ольге, покойнице, даже отпуск вместе проводили. Ольга-то уж очень Костю любила. Дороже для нее гостя не было.

Конечно, надо зайти. Сегодня же и собраться».

С этим решением Мария Ильинична открыла калитку своего дома. В окнах горел свет, но на двери висел замок. Сакулина пошарила под крыльцом и нащупала ключ в условленном месте.

Дома на обеденном столе, рядом с потертой, огромного размера перчаткой, лежал листок тетрадной бумаги, на котором крупным почерком мужа было написано: «Звонил Жаров, пригласил на сегодня. У него день рождения. Готовься. Я пошел купить подарок».

Чудеса! Стоило надумать зайти к ним, как пожалуйста — сами приглашают!

Радостно изумленная Мария Ильинична уже глянула на подоконник, где стоял утюг, — надо же кое-что быстренько погладить, — как тотчас же попомнила, что именно сегодня Жарова исчезла с середины дня и что именно сегодня сорвалась опытная погрузка. Радость мгновенно уступила место возмущению. Так вот почему Жарова не явилась на погрузку! Салатики готовила, рюмочки протирала!

Быстро раздевшись и беспорядочно побросав вещи на стул, Мария Ильинична решительно направилась на кухню, чтобы готовить ужин. Вечер будет проведен дома. Никаких Жаровых!.

Она дала шлепка дремавшему на печной плитке коту, сгоряча одним ударом переломила о колено целый пучок лучины и загремела дверками и ящиками шкафов в поисках спичек. Не нашла. Выругав мысленно мужа за то, что он вечно уносит спички с кухни, вернулась в комнату. Взгляд ее снова упал на записку и забытую мужем перчатку.

«Костя-то на седьмом небе от радости. Денег, конечно, занял. Носится по магазинам, выбирает. Наверное, не один чек уже выписал да выбросил».

Она живо представила себе, как муж, подбежав к прилавку, долго топчется около него, пока наконец решится опросить что-нибудь. В магазинах, особенно в тех, где продаются разные дорогие вещицы, он всегда очень стеснялся, и его заикание давало о себе знать сильнее обычного. Продавцы не сразу отвечали ему, а если и вступали с ним в разговор, то обращались к нему с небрежной снисходительностью. Его несмелый, смущенный вид располагал к этому. А Костя, обескураженный таким обращением, терялся еще больше, и часто случалось, что он просил выписать чек на вещь, которая ему совсем не нравилась.

Костя и Петр — как не похожи друг на друга эти два человека, рядом начавшие жизнь и столь одинаково и неодинаково прошедшие свои сорок лет! Одна школа-семилетка, одно ФЗУ, один завод, один рабфак. И даже институт один. Только Костя окончил его заочно. Самолюбивый, удачливый, смелый в решениях Жаров стремительно продвигается в должностях, пишет книги, защитил диссертацию, а Костя как получил пятнадцать лет назад пропуск на паровозоремонтный, так и меряет туда каждый день дорогу, в сапогах, в спецовке, со стороны даже не поймешь — начальник цеха или рядовой рабочий. Словно прирос к своему заводу и даже дом себе построил в трехстах метрах от него.

Интересно все-таки, что он купит? В прошлом году целое воскресенье потратил, пока остановился на бронзовой пепельнице с фигуркой собачки. Купил и расстроился — уж очень скромненький получился подарок. Пришлось посоветовать ему, чтобы сам смастерил что-нибудь и пристроил к пепельнице. Ухватился за совет, три вечера убил, и оказался на собачке блестящий ошейник, а возле — два ружья и сетка с дичью.

«Ладно уж, придется, пожалуй, пойти, — решила Сакулина. — Ради мужиков. И Серафиму надо понять — событие все-таки, день рождения мужа. Любит, коли захлопоталась».

Когда Константин Николаевич Сакулин вернулся домой, в комнате слегка пахло паленым, а на стуле висели отутюженная сорочка и галстук. Жена возилась на кухне.