Ночной звонок

Рэй Брэдбери Ночной звонок

Он так и не понял, что оживило в его памяти старые стихи. Но стихи возникли и зазвучали:

Представь, потом представь, и вновь представь, что провода, протянутые над землей, опутавшие мир из края в край, в себя вобрали мириады слов, произнесенных тихими ночами, и сохранили смысл всех разговоров.

Как там дальше? Да…

Настал момент — и, загудев во тьме, из ничего опять слова возникли. Так складывает первые созвучья ребенок, постигающий язык.

Он снова запнулся. Как же это кончалось? Погоди…

Тогда бездушный проволочный зверь, копаясь в памяти, до верха полной звуков, и повторяя логику людей, запричитал, заплакал, зашептал.

И вот однажды некто, человек, разбуженный ожившим аппаратом, снимает трубку и внезапно слышит небесный глас расплывчатого духа. И зверь, чудовище, смакуя звуки, собрав в пучок безумье расстояний, выдавливает: «Ал», и следом: «О-о», и наконец — уверенно: «Алло!»

Он перевел дыхание и закончил:

Такому собеседнику в ночи что ты ответишь, человек разумный?

Он сидел молча.

Он сидел, восьмидесятилетний старик. Сидел один в пустой комнате пустого дома на пустой улице в пустом городе на пустой планете Марс.

Сидел, как сидел уже шестьдесят лет: ожидая.

На столе перед ним стоял телефон, не звонивший очень, очень давно.

И вот аппарат затрепетал, словно собираясь с силами. Может, это тайное трепетание и послужило толчком к стихам?..

Он весь подался вперед, уставившись на аппарат. Телефон… ЗАЗВОНИЛ!

Он вскочил на ноги и отпрянул назад. Стул грохнулся.

Он закричал:

— Нет!

Телефон вновь зазвонил.

— Нет!

Он протянул руку, дотянулся уже — и опрокинул аппарат на пол. Трубка свалилась как раз на третьем звонке.

— Нет… Нет же, нет, — тихо повторял он, прижав руки к груди, а телефон валялся у его ног. — Этого не может быть… Не может быть…

Ибо он — все-таки! — был один в комнате пустого дома в пустом городе на планете Марс, где не обитало ни одной живой души, кроме него, Властелина Бесплодной Возвышенности.

— …Бартон…

Кто-то произнес его имя.

Нет! Что это жужжит, словно тысячи сверчков и цикад в далекой пустыне?

Бартон? Как… Как, да это же Я!

Он не слышал своего имени из человеческих уст так давно, что уже почти забыл его.

— Бартон, — сказала трубка, — Бартон. Бартон. Бартон.

— Заткнись! — заорал он.

И наподдал трубку ногой, и нагнулся, задыхаясь и обливаясь потом, чтобы подобрать ее и вернуть на рычаг.

Едва он сделал это, как проклятая штуковина снова зазвонила.

На этот раз он обхватил и крепко сжал аппарат пальцами, словно стараясь задушить в нем голос, но через несколько мгновений, глядя на свои побелевшие от напряжения суставы, он ослабил руку и поднял трубку.

— Бартон, — произнес голос за миллиарды миль отсюда.

Он выждал, пока его сердце отсчитало ровно три удара,

и сказал:

— Бартон слушает.

— Так, так, — произнес голос, уже с расстояния не больше миллиона миль — А ты знаешь, кто с тобой говорит?

— Господи Боже мой, — ответил старик. — Первый звонок за полжизни, и мы в кошки-мышки играем.

— Прости. Глупо, конечно. Собственного голоса по телефону ты узнать не мог. Да и кто узнает? Бартон, это говорит Бартон.

— Что?

— А ты что подумал? — сказал голос. — Что это капитан космического корабля? Решил, что тебе на помощь кто-то примчался?

— Нет.

— Какое сегодня число?

— 20 июня 2097 года.

— Послушай, старина, ты понял, кто я такой?

— Да, — он дрожал всем телом. — Я вспомнил. Мы с тобой одно и то же. Я Эмил Бартон, и ты тоже Эмил Бартон.

— Есть разница. Тебе восемьдесят, а мне только двадцать. И у меня впереди вся жизнь.

Старик начал смеяться. Потом заплакал. Он сидел, держа в руке трубку, словно глупенький, заблудившийся ребенок. Дальнейший разговор не имел смысла, не стоило продолжать. И все же он продолжил:

— Эй, ты там. Слушай! О Боже, если бы я мог предупредить тебя. Но как? Ведь ты же — только голос. Если б в моих силах было показать тебе, что значит одиночество столько лет подряд. Кончай с этим, убей себя! Не жди! Если бы ты знал, какую цену тебе придется уплатить, пока ты не станешь мной — сегодня, здесь, сейчас, на ЭТОМ конце провода.