Этот голос. Капитан Рокуэлл. Нет, это не голос Бартона сорокалетней давности. Такой записи он никогда не делал. Или сделал? Во время очередного приступа депрессии, с цинизмом, сопутствующим состоянию опьянения, — разве тогда, однажды, не сделал он эту «фальшивую» запись «фальшивого» прибытия на Марс ракеты с синтетическим капитаном и воображаемой командой на борту? В бешенстве он дернул головой. Нет. Мнительный болван! Нашел время для сомнений. Он будет мчаться вровень с лунами Марса, не останавливаясь, всю ночь!
И взошло солнце. Он устал, сердце при каждом ударе словно проваливалось, пальцы едва держали руль. Но его подбадривала мысль об одном — последнем — телефонном звонке. Алло, Бартон молодой, говорит старый Бартон. Сегодня я улетаю на Землю. Я спасен! Слабая улыбка озарила его лицо.
Он въехал в тенистые пределы Нью-Чикаго на закате солнца. Выйдя из машины, он стоял, напряженно вглядываясь в площадку для посадки ракет, и тер кулаками покрасневшие глаза.
Поле было пусто. Никто не спешил ему навстречу. Не жал ему руку, не кричал, не смеялся.
Он почувствовал, как взбунтовалось его сердце. Он знал: сейчас перед глазами встанет чернота и появится ощущение, будто проваливаешься в разверстые небеса. Он заковылял к офису.
Там, внутри, аккуратным рядком притаились шесть телефонных аппаратов.
Он поднял тяжелую трубку.
Голос сказал:
— А я все гадал, доберешься ты живым или нет.
Старик молчал.
Голос продолжал:
— Капитан Рокуэлл докладывает. Будут приказания, сэр?
— Ты! — простонал старик.
— Как сердечко, старина? Так или иначе, но я должен был уничтожить тебя. Чтобы самому остаться в живых. Если записи вообще можно назвать живыми.
— Я выйду сейчас отсюда… — ответил старик. — Я плевать на тебя хотел… И все тут вокруг взорву, пока не убью тебя.
— Сил не хватит. Думаешь, почему я заставил тебя проделать такой длинный путь да на такой скорости? Это была твоя последняя прогулка.
Старик почувствовал, что сердце застучало с перебоями. Ему никогда не добраться до других городов. Война проиграна. Он опустился на стул и застонал. Он поглядел на пять других аппаратов. Они зазвонили все вместе, как по команде. Целое гнездо омерзительных визжащих птенцов. Автоматические приемники включились с резким хлопком.
Офис наполнился голосами.
— Бартон! Бартон! Бартон!
Он сжимал в руках телефон, он душил его, а трубка хохотала над ним. Он ударил аппарат. Потом еще раз — ногой. Он скрутил в пальцах провод, словно серпантин, и разорвал его. Аппарат упал.
Он разбил еще три телефона. И тут вдруг наступила тишина.
В этот момент его тело словно осознало нечто такое, что долго скрывало само от себя. Это нечто в мгновение ока навалилось на его кости. Плоть его век опала, превратившись в лепестки цветов. Рот пересох. Мочки ушей стали таять, как воск. Он схватился обеими руками за грудь и рухнул лицом вниз. Сердце не билось.
Прошло время. Зазвонили два уцелевших телефона.
Где-то щелкнуло реле. Оба голоса замкнуло друг на друга.
— Алло, Бартон?
— Да. Бартон?
— Мне двадцать четыре.
— А мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что стряслось?
— Понятия не имею. Слушай!
В комнате стояла тишина. Старик не шевелился. В разбитое окно дул ветер. Воздух был холоден.
— Поздравь меня, Бартон. Сегодня мне двадцать шесть!
— Поздравляю!
И оба голоса затянули песню. Какую поют на днях рождения. Песня вылетела в окно и тихо-тихо зазвучала на улицах мертвого города.