Ночной звонок

Вечером того же дня Рябиков шел вдоль Волги Красивой набережной. Название этого отрезка пути вдоль реки было очень точно и совсем не случайно: набережная была действительно красива. Он, конечно, бывал здесь в годы своей жизни в Оковецке, но реже, чем в других местах поселка. Поэтому сейчас, направляясь к дому Синевых, не торопился, всматривался в постепенно поднимавшийся берег, на котором росли толстые старые ветлы и липы, в дома и пристройки, в сочившуюся водой ярко-зеленую низинку, которую весной обычно заливала вода. Чем дальше от моста, в сторону кирпичного завода, тем живописнее становился берег и шире разливалась река. И дома, кажется, стояли здесь привольнее, и были они как-то обстоятельнее, обрастали хозяйственными пристройками. Появились над рекой небольшие чистые баньки — отсюда, видимо, уже не любили ходить в дальнюю поселковую баню. Сараи, дровяники; собаки — не злые, тихие, добродушно посматривавшие из-за заборов на прохожего человека. Под берегом — целые стаи разноцветных лодок. Много и старых, и молодых деревьев, густая трава, приволье; река, изгибаясь, играя струями, завораживает глаз. И все какое-то чистое, первородное. Благодать. И самый любимый с детства запах — подсыхающего сена.

За излучиной показался дом Синевых — один из самых больших на Красивой набережной, Рябиков хорошо знал его — несколько раз бывал в свое время у Павла Синева. Над домом так мирно розовело вечернее небо, так обливало его тихим чудным светом, что казалось — здесь должны жить самые счастливые люди на земле.

Когда-то это и был веселый, гостеприимный дом. Паша Синев и его красавица сестра Людмила жили в нем открыто, дружно, любили принимать друзей. Прошлое у них, как почти у всех, было печальное: отец погиб на фронте, мать умерла вскоре после войны. Но первые два-три послевоенных года мать успела еще поддержать их. Сначала закончил десятилетку Паша, затем Людмила, и к тому времени, как умерла мать, они уже были взрослыми. Оба стали работать — Паша бухгалтером в банке. Людмила — учительницей начальных классов. В сорок девятом году вернулся из армии Анатолий и стал жить с бритом и сестрой.

Рябиков хорошо помнил Павла Синева. Павел любил одеться. Особенно запомнился в сером костюме — идет мимо клуба, широкие брюки с резкой складкой разметают песок, пиджак нараспашку, белая шелковая сорочка, желтые полуботинки. Голова откинута: понимал свою праздничную неотразимость. Взгляд умный, чуть горделивый. Заметен был Паша — парней совсем мало, а он и с образованием, и на хорошем, по понятиям поселка, месте. Девушки стайкой вокруг — самые красивые, приходившие к клубу на танцы. Тут же Людмила. Ее красота еще придает обаяния брату.

Футбольный матч — Павел судит. Со свистком во рту мелькает в самых горячих точках поля.

Да, была в нем привлекательность, любили и футболисты, и болельщики. Шли слухи и о нескольких романах его с девушками — из тех самых, что окружали обычно его и Людмилу.

Рябиков очень ясно вспомнил лицо Павла Синева — узкое, чуть рябоватое; голос мягкий, еле уловимо насмешливый.

К ним очень любила ходить молодежь. В те бедные годы отрадой был широкий, открытый, гостеприимный дом, почти всегда полный веселья: заливается гармошка, кто-то поет, кто-то пляшет.

Так продолжалось несколько лет. Затем начались перемены. Женился на продавщице и уехал на ее родину Анатолий. Вышла замуж и тоже уехала Людмила. Павел получил письмо из-под Донецка от школьного товарища с приглашением ехать к нему на шахту. Быстро собрался, сдал дом квартирантам и уехал. Там женился, успел вскоре развестись. Затем попал в катастрофу на шахте. Получил тяжелую травму позвоночника, долго валялся по больницам. Потом там же, в шахтерском городе, работал в шахтоуправлении. Наконец, в начале семидесятых годов сорокачетырехлетним пенсионером вернулся домой. Вид него, как рассказывал Семенюк, был болезненный, ходил сгорбившись, сильно прихрамывая. Стал часто выпивать. По-прежнему был очень компанейским.

Через дом от Синевых сидел на лавочке голый по пояс мужчина. Массивное тело овевал теплый ветерок, мужик сладко поеживался, сонно поглядывая на берег, на реку. Что-то в его лице мелькнуло знакомое. Рябиков подошел. Сонные маленькие глазки глянули с неожиданной хитрецой — как будто проклюнулось что-то живое в бесформенной неподвижной массе. Очень знакомые глаза! Только лицо не то. Но когда поздоровался с мужиком и тот ответил слегка осипшим, слишком тонким для такого массивного тела голосом, — сразу вспомнил: да это же сын знаменитого в прошлом оковецкого милиционера Саши Длинного — Александра Никитича Лебедева.

— …Ну да, это батька мой, — подтвердил, покашляв в кулак больше для солидности, мужчина. — Эва, час назад заходил. А вы, не ошибусь сказать, Рябиков?

— Жаль! — сказал Александр, пожав тяжелую, налитую силой руку собеседника. — А где Александра Никитича найти можно?

Сын Саши Длинного с неудовольствием покряхтел, покрутил головой на толстой шее. И как только у худого, жилистого Александра Никитича мог уродиться такой богатырь!