Ночные бдения

– Тогда слушай, – Люда поудобнее устроилась на сиденье и продолжила. – Ты, наверное, меня убьешь, но я вовсе не считаю, что ты слабак, я даже уверена в обратном. С таким-то буйным характером! Я, знаешь ли, очень увлекаюсь психологией. Когда-нибудь я стану известным психологом, но это потом. Мне интересно в людях все. И я стараюсь помочь им. Ты стал героем эксперимента, можешь гордиться. Когда люди слышат о своем дефекте… знаешь, все отказываются мне верить, но все верят. Рано или поздно они задумываются об этом. Ах, как только не реагируют люди! Большинство в оскорбленных чувствах, другие в шоке, третьи, вроде тебя, приходят в ярость и начинают на меня кричать. Никому не хочется быть объектом такой психотерапии, но я уверена, что им это помогает. А ты тот еще экземпляр! Я считаю, что сегодня опыт не удался. Конечно, не думай, что это так легко сходит мне с рук, были и привлечения в полицию, и в психушку таскали. Мне даже справку выдали, что я психически здорова. Хочешь, покажу?

Я ошарашено посмотрел на нее, вздохнул и разразился хохотом. Люда, глядя на меня, тоже начала хохотать. Безумие! Эта глупая девчонка заслуживала хорошей трепки за свои выходки. Но никогда раньше я не чувствовал себя таким живым, как в тот вечер. И это было здорово.

***

Проснувшись утром, я первым делом заметил, что купе пусто, ни Люды, ни вещей ее. Видимо, ночью она тихо собралась и вышла на понравившейся ей станции. Наверное, проведя свой глупый опыт, она посчитала меня ненужным реквизитом и отправилась искать новую жертву своих хитроумных планов. Интересно, сколько людей после ее психотерапии до сих пор не могут по ночам уснуть. Какая глупость – проводить подобные эксперименты, я невольно пожалел Люду: однажды кто-нибудь выразит негодование не только словами. Я думал, странная она какая-то, беспризорная что ли, да и мозги у нее не в ту сторону повернуты, не как у всех. Одним словом – сумасшедшая! И все-таки, несмотря на то, что был на нее зол, я как-то привык, сжился с нею за тот день, который мы провели вместе.

А за окном была уже не тайга, за окном мягким ковром зеленела степь, обширная, огромная. Значит, скоро будем дома. Дома…

2.

Мой город… Вправе ли я называть тебя своим, ведь жил я здесь всего ничего, и бросил на волю других людей, отрекся от тебя, обещал, что не вернусь, никогда не вернусь, но вот нога моя снова ступает по каменным ступеням, глаза снова видят обличье твое.

Кое-как дождавшись совершеннолетия, я с помощью старого друга моего отца откосил от армии и укатил на Север искать приключений, укатил далеко, на самую макушку земли, лишь бы не видеть больше этого города, никогда не видеть и не возвращаться сюда.

Никогда не любил я этот город – вечно грязный, хмурый, провинциальный городишко, имеющий в своем составе пять маленьких извилистых улиц и одну, не к месту большую, площадь. Все дома в нем построены по одному типу – бетонные многоэтажки, выкрашенные в скверно-серый цвет. Назывался этот город Озерки. Помимо грязи, здесь было много деревьев. Кривые ясени каждую осень засыпали тротуары семечками-летучками, и они липли к обуви вместе с грязью так, что вместо подошвы торчала этакая махровая семечковая щетка. А в самом начале лета, когда летел тополиный пух, жители ходили с красными распухшими носами, и из глаз аллергиков лились слезы. Но вот в мае, когда вся эта обильная зелень только начинала распускаться, рождая маленькие липкие листочки, здесь было хорошо. Тогда мне было не до учебы, я бросал уроки и бродил по улицам с друзьями, пропадая из дома до самой ночи, да, тогда я жил. И не было большего счастья, чем сидеть на скамейке возле Ленкиного подъезда и наяривать на гитаре какую-нибудь модную песню тех лет. Но лучше всего было, когда рядом на скамейке сидела Ленка – моя большая первая любовь…

И хоть я никогда не любил этот город, грязный провинциальный ошметок, теперь я чувствовал к нему родство, наверное, я просто повзрослел, я научился ценить воспоминания о светлых годах, о вечерах, что я проводил на улице, когда нога моя, вот как сейчас, касалась его каменных ступеней.

***

Сойдя с поезда, я первым делом поспешил в магазин, не додумался, детина здоровенный, купить хоть какие-нибудь гостинцы маме и сестре в одном из больших красивых магазинов краевого центра!

После магазина я направился домой. И как билось сердце, когда я увидел родной двор, скривившийся тополь, скамейку у Ленкиного подъезда, – все-все, и ничего не изменилось. Каким бальзамом для меня было видеть все то, что я столь поспешно покинул, с чем даже не успел проститься.

Шаг, еще шаг, всего десять ступенек отделяют меня от заветной двери, но вот уже и их нет, и рука нажимает кнопку звонка – один, два… Слышу шорох в комнатах, шаги, и вот чья-то рука открывает замок и так гостеприимно, щедро распахивает дверь. Мама прищурилась, пытаясь разглядеть меня, высокого незнакомца, в дверном проеме; но не больше секунды колебалась она, чтобы раскрыть объятия и, захлебываясь радостью, кинуться ко мне…