Ночные гоцы

Пиру возвращался вместе с сипаем, которого они видели на том берегу реки. Покрытый пятнами зеленый мундир свидетельствовал о том, что тот — из Тринадцатого стрелкового. Он устало тащился среди деревьев, солнце било ему прямо в лицо, и Родни понял, что знает его. Это был Шамсингх из его собственной роты. Шаму — мирный пахарь, Шаму, рычавший как собака. Он спотыкался на ходу и выглядел больным. Родни вытянул из-за пояса пистолет и навел на Пиру. Этот умрет первым.

Он увидел, что винтовка Шамсингха висит у того за спиной и услышал ноющий голос Пиру:

— Вот моя телега, о сиятельный! Сломанное колесо — то, что спереди.

Сипай ответил:

— Если ты не можешь починить его, Пиру, я-то что сделаю? Кто из нас плотник? Ладно, сейчас погляжу.

Лицо у него было растерянное и напуганное, как у потерявшегося ребенка, а на штык налипли куски печени и сгустки крови. Он говорил хриплым голосом, и, о чем бы он не думал, мысли эти были далеки от Обезьяньего колодца. Он двинулся к передку повозки. Пиру, причитая, последовал за ним, и они пропали из виду. Родни молча развернулся, а Кэролайн положила одну руку на лоб Робина, а другую приблизила к его рту.

Солнце стояло низко, и на полотнище навеса легли две тени: впереди — неуклюжая тень Шамсингха, в высоком кивере с торчащим штыком, а за ним — маленькая головка и согбенная спина Пиру. Родни поднял пистолет.

Руки Пиру дернулись, рванулись вперед и вверх, а потом отошли назад. Теперь между ними и шеей Шамсингха появилась прямая черная полоса. Действие напоминало театр теней, и Родни почувствовал, как приподнимаются волосы на затылке. Пальцы сипая вцепились в полосу, кивер упал и откатился куда-то в пыль, а тело закачалось. Еще минута безмолвного и страшного напряжения, и он начал дергаться, а его башмаки, постукивая, стали выписывать какой-то нелепый танец. Большая тень медленно клонилась вниз, и по-прежнему жесткая линия связывала двух марионеток. Вторая тень развела руки, линия изогнулась дугой и стянулась. Шамсингх рухнул на землю. Его голова стукнулась о переднее колесо.

Родни рывком откинул занавеску и увидел, как Пиру, на лбу которого проступили крупные капли пота, заталкивает в набедренную повязку черный шелковый платок. Шамсингх лежал на боку у колеса, с иссиня-черным лицом и выкатившимися глазами.

Пиру возбужденно обернулся к Родни. Он выглядел лет на десять моложе.

— Вы видели, сахиб? Видели, мисс-сахиба? Очень даже неплохо, скажу я вам. Конечно, он знал меня десять лет и доверял мне, но все же — я справился в одиночку. А ведь прошло… дайте-ка подумать… да, двадцать пять лет и несколько месяцев с моего последнего раза. Тот был восемьдесят четвертым. Значит, этот — восемьдесят пятый.

Он присел на корточки у трупа и принялся расстегивать ремень. Потом поднял глаза и по-детски нахмурился:

— Только по-настоящему он не считается, потому что все сделано не по правилам. Не было ни благословления, ничего.

И он за руки поволок тело к колодцу, покачивая головой и что-то бормоча. Родни вылез из телеги и закинул винтовку, штык и ремень внутрь. Ему стало лучше. От вида мертвого Шамсингха рот наполнился слюной, а в глазах появился блеск.

Кэролайн смотрела на него, и он опустил голову, делая вид, что не замечает. Она медленно сказала:

— Что все это значит? Кто такой Пиру?

— Что значит? Он — туг, профессиональный религиозный убийца в отставке.[104] Должно быть, из-за моего отца стало слишком опасно этим заниматься, вот он и бросил, покуда мог. И он служил полковым плотником — плотником в моем полку — все эти двадцать лет!

Он беззвучно расхохотался. Вернулся Пиру и Кэролайн спросил:

— Почему ты убил этого человека, Пиру? Заманил его сюда и убил?

Плотник повернулся и с удивлением уставился на нее:

— Сахибу был нужен кивер побольше, так? Отец сахиба чуть было меня не повесил, так? Он был великий человек, отец сахиба. Поэтому я и раздобыл шапку его сыну. Это честь для меня. Ну, и удовольствие тоже. Ох! О самом главном чуть не позабыли!

Он просунул через занавеску кивер Шамсингха, достал второй и небрежно кинул его в кусты.

Кэролайн сказала:

— Но… но… он не собирался причинять нам вред!

Родни рявкнул:

— Смотри! Видишь следы? Это — от Алана Торранза.

Он сунул штык ей под нос и подержал несколько секунд. Когда она опустила глаза, он задвинул его в ножны и крикнул через полог:

— Поехали, Пиру!

Через четверть часа повозка остановилась и Пиру, обернувшись, сказал:

— Сахиб, я к воротам не пойду. До них всего двести ярдов. Я пойду к Ситапаре. Конечно, я ее знаю. Я буду там, если снова вам понадоблюсь.