Впервые Митч заметил свидетельства и благодарности Лео, все еще прикрепленные к стене «эго», чучело огромной рыбы, сохраненное для вечности и водруженное на картотеку на доске из грецкого ореха, и окурок сигары, торчащий из уродливого рта рыбины. Бедному старине Лео не было кому оставить эту коллекцию сувениров его жизни. Зловонный запах его дешевых сигар все еще держался в кабинете, немного разбавленный удушающе сладким ароматом освежителя воздуха. Предмет на переднем краю стола был единственным физическим признаком Меган, занимающей теперь офис, — блестящая латунная табличка с гравировкой АГЕНТ МЕГАН О’МЭЛЛИ, БКР.
Меган внимательно наблюдала за ним, изучая его широкие плечи, наклон головы, читая его мысли. Ему хотелось прогнать ее, но он сам находился на ее территории. Ему хочется уйти, но он не сделает этого. И даже раньше, чем она задала вопрос, она знала, каков будет его ответ.
— Не пора ли мне все рассказать, Шеф?
— Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне, — ответил он кратко.
— Разве? — Меган двинулась на него, положив руки на бедра, неосознанно повторив его позу. Они остановились друг против друга, как пара дуэлянтов. Напряжение в воздухе ощущалось столь же сильно, как запах старых сигар «Голландские Мастера»
Холт впился в нее взглядом, лицо с натянутой кожей и резко обрисованными скулами выглядело как маска. Гордость, гнев и что-то похожее на панику сплелось в жесткий узел в его груди. Он хотел разорвать его. Он хотел оттолкнуть
— Ты вступила на тонкий лед, О’Мэлли, — сказал он зловещим шепотом. — Я предлагаю отступить.
— Нет, если ты проецируешь свои чувства на Пола Кирквуда, — сказала Меган, упрямо делая еще один шаг по пресловутому тонкому льду, понимая, что, если он треснет, ее засосет в водоворот ярости, бурлящей под его поверхностью. — Если это будет продолжаться, тогда нам, черт побери, было бы лучше поговорить об этом. Расследование — не место для соучастия, и ты знаешь это.
Расследование — также не место ни для каких эмоций, которые бушевали в ней сейчас. Ей хотелось разбить железную стену его самоконтроля. Она хотела, чтобы Митч позволил ей действовать с ним на равных. Она хотела, чтобы он доверял ей — не для пользы расследования, а потому, что хотела стать ему ближе. Однако даже в глубине души она вряд ли призналась бы в этом и никогда не потакала этому желанию. Слишком опасно. Опасно и соблазнительно.
Атмосфера между ними накалялась. Жар усиливался градус за градусом. И тогда Митч резко отвернулся, разорвав нить напряжения. Стараясь выровнять дыхание и успокоиться, он уставился на снимок Лео, сделанный на ежегодном барбекю Ассоциации блюстителей порядка Паркового округа. Лео стоял раскрасневшийся, в заляпанном поварском фартуке, натянутом на его внушительных размеров фигуру, в лихо сдвинутой набок фуражке, на которую он водрузил пластмассовую форель. Голова рыбины торчала с одной стороны лица, а ее хвост спускался по другой. С бутылкой пива в руке и зажатой в зубах сигарой, он стоял рядом со свиньей, жарящейся на вертеле.
Черт возьми! Жизнь с Лео, безусловно, была намного проще. Он считал свою работу грязной и неблагодарной, был типичным старомодным полицейским, не интересовался новыми теориями криминалистики и психологии, не стремился к карьерному росту. Митчу никогда не хотелось выворачиваться наизнанку перед Лео. Он не хотел приоткрывать дверь к старой боли, не хотел показывать никаких признаков собственной уязвимости, особенно здесь, на работе. Здесь, больше, чем где-либо, он должен был держать все свои эмоции закрытыми наглухо в глубине души.
— Послушай, — негромко сказал Митч. — Я думаю, можно вести себя подипломатичней, только и всего. Если ты хочешь разыскать фургон Пола — прекрасно! Сделай это через Департамент транспортных средств. Я поддержу любые запросы.
— Я уже позвонила туда. Они проверяют, — сказала Меган; адреналин резко падал, оставляя чувство глубокой усталости. — Или, скорее, пытаются это сделать. Их компьютер завис… Я просто ждала от него объяснения, — призналась она. — Я понимаю, люди по-разному реагируют на такого вида стресс, но… Но у меня такое чувство, что он не хочет разговаривать со мной или смотреть мне прямо в глаза, если уж на то пошло. Мой внутренний голос подсказывает, что он что-то скрывает, и я хочу знать, что это.