Ночные грехи

Но сердце предательски екнуло, когда младшая сестренка Джоша Кирквуда протянула к ней свои ручонки.

— На! Лили!

— Лили, милая, иди к мамочке.

Ханна взяла ребенка на руки и, крепко прижав ее к себе, поцеловала в щечку. Затем она повернулась к Меган.

— Сожалею о… — Она тряхнула головой, не закончив фразу. «Сожалею… сожалею… мне жаль…». Первые слова каждого в эти дни.

— Жаль, мамочка, — пробормотала и Лили, уткнувшись носом ей в шею.

— А почему бы нам не выпить по чашке кофе? — предложила Меган. Кофейник все еще стоял на столе рядом со множеством чистых чашек в ожидании бесконечной череды полицейских, друзей и соседей.

— Звучит заманчиво. — Ханна опустилась на стул, который недавно освободил Маккэскилл, по-прежнему прижимая щеку к затылку Лили. Лили старательно обводила малюсеньким указательным пальцем букву Д в лейбле «Дюк» на трикотажной рубашке своей матери.

— Хотите что-нибудь поесть? У нас тут все виды сладких рулетов, пончиков и сдобы, известные человечеству. — Она указала рукой на рабочий столик, на котором выстроились кастрюли, тарелки и корзиночки, заполненные различной выпечкой. — Это все домашнее, кроме вон того тортика от Мирны Тоулфсруд, у которой разыгрался радикулит, после того как она лихо отплясывала польку с мистером Тоулфсрудом в «Сыновьях Норвегии». Правда, по словам ее невестки, Мирна всегда была никудышной поварихой, в тому же страшно ленивой, чтобы перегружать себя.

Меган улыбнулась. Она выбрала поднос булочек с корицей и толстой сливочной глазурью и принесла ее к столу.

— Глядя на все это, можно многое сказать о жизни провинциального городка, правда?

— Это уж точно, — согласилась Ханна.

— Эта улика вселяет надежду мне и Шефу Холту. Мы занимаемся ею с большим энтузиазмом. — Меган вытащила из кастрюли рулет, положила его на бумажную тарелку и поставила перед Ханной, прикрыв сверху газетную статью о себе. Лили, изогнувшись на коленях у матери, ухватила рулет двумя руками и принялась выковыривать из него изюм, складывая его в кучку.

— Понимаю, — сказала Ханна. — Я уверена, что и Пол понимает это. Просто он… — Что? Десять лет замужества, и теперь она знает его меньше, чем когда-то… Она больше не знала, кем или каким был Пол. — Вы застали нас точно не в лучшее время.

— По роду своей деятельности я редко кого застаю в лучшие времена.

— Я тоже, — призналась Ханна, грустно улыбнувшись. — И я не привыкла быть на другой стороне. В роли жертвы. Это может показаться глупым, но я не знаю, как себя вести. Я не знаю, что меня ждет.

Меган облизывала глазурь с пальцев, не сводя глаз с Ханны.

— Нет, это не глупо. Я точно знаю, что вы имеете в виду.

— Я всегда была человеком, к которому люди обращались за помощью. Сильным человеком. Таким, кто знал, как добиться цели. Сейчас я не знаю, что делать. Я не знаю, как позволить людям заботиться обо мне. И я не думаю, что они знают это также. Они приходят сюда из чувства долга и затем сидят без дела и смотрят на меня краешком глаза, как будто только что выяснили, что я человек, и это им не нравится.

— Пусть это вас не волнует, — сказала Меган. — Не имеет значения, что они думают или что хотят. Сконцентрируйтесь любым способом на том, что вам нужно. Заставьте себя поесть; вам надо оставаться сильной. Заставьте себя поспать. Пропишите себе что-нибудь, если считаете, что это вам необходимо.

Ханна покорно положила кусочек распотрошенного Лили сладкого рулета и принялась жевать, не чувствуя вкуса. Лили с досадой посмотрела на нее. Меган вынула из кастрюли еще один рулет, положила его на другую тарелку и поставила на стол. Без вопросов. Как друг, подумала Ханна. Какое странное время, чтобы обрести друга…

— Все, что мне нужно, — сказала она, — это что-нибудь делать. Я знаю, мне надо быть дома, но должно же быть хоть что-то, что я смогу делать и здесь.

Меган согласно кивнула.

— Хорошо. Волонтеры на командном пункте маркируют ориентировки, которые потом разошлют по всей стране. Тысячи ориентировок. Я пришлю кого-нибудь со стопкой для вас, и вы будете работать здесь. Но между делом — я прошу вас — поразмышляйте над этим возможным вещественным доказательством. Подумайте, не знаете ли вы кого-нибудь, у кого фургон пусть хоть отдаленно соответствует описанию? Вдруг вы где-нибудь видели припаркованный автомобиль, показавшийся вам странным? Около школы, или больницы, или у озера…

— К сожалению, я не обращаю внимание на автомобили. Единственный фургон, что я могу вспомнить, — это старый драндулет, который раньше был у Пола, когда он проходил фазу «мужественного охотника».

— Когда это было? — встрепенулась Меган.

Ханна пожала плечами.

— Четыре или пять лет назад. Когда мы только что переехали из Городов. У него был старый белый фургон, чтобы перевозить приятелей-охотников и их собак, но он продал его. Охота была слишком беспорядочна для Пола.

— А вы не помните, кому он его продал? Вы кого-нибудь знаете?

— Нет, не помню. Это меня не касалось…