Ночные каналы

— Да, да, да! — прокричала мне в ухо Светлана. — Держи да помни! Ну! Держи!

Я взял листы. Светлана наддала газу, мы помчались по пустынной полутемной дороге внутри рабочей зоны. Огни фонарей охранного периметра мелькнули справа, освещая на какой-то миг внутренность машины — улыбающуюся Светлану, острые уши сидящего сзади Барса, листы протокола у меня На коленях. В предрассветной мгле навстречу выдвигались из мути и проносились слева длинные глухие стены корпусов зоны «А». За ними промелькнул трехэтажный корпус зоны «Д» — мой корпус! Потом тусклым красным светом обозначился подъезд зоны «Б», откуда меня не так давно вывели как шпиона.

— Искупнемся? — беспечно предложила Светлана.

— Давай, — вяло откликнулся я, испытывая вновь возрастающую тревогу.

Мне было непонятно, что задумала Светлана и вообще какова ее роль во всей этой странной истории.

— Но сначала закончим с этим…

Она тормознула возле подъезда, над которым светилась красная лампочка, развернулась носом вдоль канала.

— Сидеть тихо! — скомандовала мне и Барсу и, хлопнув дверцей, пошла к подъезду.

Дверь приоткрылась тотчас, едва она взялась за ручку, как будто охранник знал, что она подъедет, и ждал этого момента. Светлана поговорила с ним о чем-то, что-то взяла и, махнув ему, вернулась в машину. Конечно же, она была там своим человеком — как я, дурак, этого сразу не понял!

— Держи!

Это был мой пропуск в зону «Д» — новенький, хрустящий, так мне нравившийся.

— И снова — помни! — напомнила Светка.

— Спасибо, Света, просто не знаю, что и сказать.

— А ты помни молча.

— Грустно как-то, — признался я.

— Грустить не надо, пройдет пора разлуки, — пропела она. — Нас ждет награда за все былые муки…

Мы поехали вдоль канала к насосной. Гравий скрипел под колесами. Меня начинала бить дрожь. Возле насыпи, ведущей на смотровую площадку, Светка остановилась, заглушила двигатель. От перегрева вал провернулся еще несколько раз с чавкающим всхлипом, и мотор затих. Мы все трое сидели неподвижно, молча глядя перед собой на поблескивающий, переливающийся огоньками склон. Светка сладко потянулась, зевнула.

— Спать хочу — умираю.

Она привалилась ко мне на плечо. Сзади мне в ухо дышал Барс. Я застыл, не смея шевельнуться.

— Почему же тебе грустно? — сонно спросила Светка.

И вдруг резко повернулась ко мне. Хотя лицо ее было плохо различимо, я вдруг разглядел ее как-то по-новому: усталые глаза, усталое лицо, усталые губы. Прежде я глядел как-то так, что получалось, что смотрю на нее, теперь я взглянул — в нее! Она хороший добрый человек и вовсе не стукачка. Конечно, у нее какая-то тайна, но коли молчит, сама не говорит, значит, не может, так надо. Уверен, придет время, и все станет ясным, прозрачным и чистым. Света — чистый человек…

— Всё! Купаться! — вдруг встрепенулась Светка. — Всем — на выход!

Восторг от предстоящего купания испытывала только Светка. Я и Барс, нехотя выпрыгнувший на холодный гравий, настроены были более сдержанно. Барс то и дело проявлял интерес к моей персоне, стараясь проникнуть в самую суть запахов, исходящих от меня. Я же, естественно, подозревал его в неких недобрых намерениях, продиктованных пошлой ревностью, и потому держался скованно и осторожно.

Светка разделась. И готова была броситься в воду, шумевшую пенным водопадом на водосбросе, но, вспомнив о чем-то, достала из кармашка куртки зажигалку, взяла злосчастный протокол и, чуть отойдя от машины, запалила из него костерок. В ритуальном молчании мы постояли у огня. Пепел собрали пригоршнями и развеяли над темной несущейся водой — будь проклят тот час, когда писались эти бумаги! На душе сразу повеселело. Да и пес вроде отстал от меня — затрусил куда-то в темноту по своим, собачьим делам. Мы со Светкой остались вдвоем. Она дрожала, как призналась мне, от жуткой холодрыги, хотя ночь, как и прошлая, была жаркая и душная. Похоже, она дрожала той же дрожью, что дрожал и я. Я стянул робу, намереваясь укрыть Светку. Мы приникли друг к другу, забыв про купание и про все на свете. Так мы стояли, раскачиваясь и шаг за шагом приближаясь к машине. Наконец мы незаметно очутились на заднем сиденье. Закрылись на все кнопки, подняли стекла. Только тогда я почувствовал себя спокойным — освободившимся для новой несвободы, к которой страстно стремился. И Светка, кажется, тоже.

— Мальчик… — прерывисто прошептала она.