Ночные клинки

Тьма сгущалась. Жаркие ночные тени выползали отовсюду, словно намереваясь преградить дорогу путникам. Девушка тихо и покорно шла впереди, однако говорить с ней Конан не мог — обострившиеся чувства северянина подсказывали, что враг вновь где-то рядом. Слабо светился серебряный шар на эфесе; очевидно, остальные трое оборотней подтягивались сейчас к песчаной могиле, чтобы справить по убитой Конаном свою собственную тризну, которую не может видеть ни один смертный.

Шли в молчании. Руки своей не то пленнице, не то новой любовнице Конан все же связал. Правда, хитрым узлом — сам он мог распустить его за секунду, другим бы на это потребовались часы — если, конечно, не поставить условие не перерезать веревки.

Что делать дальше? Добраться до Энгласа… быть может, пробиться с боем… Но что дальше? Слабое звено у оборотней он выбил. Теперь оставшиеся станут осторожнее… а, быть может, наоборот, разъярятся до последней степени и решат не уходить от Энгласа до тех пор, пока не расправятся с ним, Конаном…

Ночная дорога ложилась под ноги. Черными холмами появлялись и исчезали во тьме брошенные, опустевшие дома. Серебряный шар мало-помалу начинал светиться все ярче и ярче… Враги постепенно приближались — верно, шли по следу.

— Шире шаг, — угрюмо бросил Конан своей спутнице, мимоходом подумав, что надо будет все же придумать ей какое-нибудь имя, раз уж он решил пока ее не убивать. — Шире шаг, иначе они нас достанут…

— Они пока еще не знают в точности, где мы, — откликнулась девушка. — Твой шар… он сбивает им чутье. Быть может, мы и доберемся до твоего города… а там меня убьют.

Конан даже слегка опешил. Это было сказано совершенно спокойно, она просто напоминала о чем-то всем прекрасно известном, только по каким-то причинам не называемом вслух.

— Кто тебя убьет?

— Твои… твои сородичи. Люди. Я убивала их — теперь они убьют меня. Это закон. Это справедливо. Я забыла о нем в своем глупом желании выжить и отомстить, — она внезапно остановилась. — Мне нет смысла идти дальше, пленитель. Меня убьют твои… чтобы отомстить за своих погибших детенышей… то есть детей… а если даже ты меня отпустишь — меня убьют свои… потому что во мне — ненавистное им твое семя. Они убьют меня сразу же, потому что я предала их проклятый род, а в их глазах нет преступления страшнее. Что ж, значит, так тому и быть.

В ее голосе слышались отрешение и покорность.

— Ну, уж нет! — загремел Конан, забыв об осторожности. — Тебя убьют мои сородичи — что за чушь! Так я им и дам! Сперва им придется убить меня, а я в одиночку могу справиться со всеми, кто еще остался в этом проклятом Энгласе!!!

Он кричал, грозно потрясая кулаками. Сейчас он и в самом деле готов был перебить всех еще оставшихся в Энгласе, не исключая и своих товарищей, если только они и в самом деле решат лишить его законной живой добычи!

— Это ты сейчас так говоришь, — возразила она ему. — Я ведь тоже рождена женщиной. Я помню людские законы и порядки. Если большой правитель скажет — все должны подчиняться, ведь так? И ты подчинишься тоже… иначе они пошлют против тебя не одного воина, а десять… или сотню… или десять раз сто… и рано или поздно возьмут верх. Ты не из этих краев, а пришедшие в мир на этой земле очень не любят леопардов-оборотней. И нет такой силы, что заставила бы их сохранить мне жизнь!

— Все! — резко оборвал ее Конан. — Хватит болтать, пока твои братцы и впрямь не подобрались к нам вплотную! Я, Конан из Киммерии, клянусь тебе моим богом, суровым Кромом, что ни один волос не упадет с твоей головы без моего на то соизволения!

Он чувствовал, что девушка беззвучно улыбается в темноте — странной, дикой, влекущей улыбкой. Она думала, что знает все. Что ж, решил Конан, пусть думает. Для меня главное — дотащиться до Энгласа… а там видно будет.

Высыпали звёзды. Ночь властно вступила в свои права, должны были выйти на охоту хищники, однако сегодня опасаться их не было нужды — ужас перед оборотнями распугал все живое в округе. Львы, настоящие леопарды, белые песчаные тигры — все в страхе бежали. Округа была мертва. Ночь тупо молчала, сияя бесчисленными глазницами звезд.

Лишь на заре Конан и его безымянная пленница увидели невысокие стены Энгласа. Киммериец заметно приободрился, плечи же девушки бессильно поникли.

— Сейчас… — услыхал Конан ее шепот. — Они сожгут меня на огне… таком горячем, так больно кусающемся…

— Никто тебе ничего не сделает, — решительно заявил Конан и, схватив пленницу за локоть, потащил ее к воротам.

Его заметили. Радостно завопила стража, потрясая самодельными копьями; и тут чей-то горящий ненавистью взгляд сзади заставил Конана обернуться.

Так и есть. Вдали, на невысоком придорожном холме стояли трое. Спокойно, самоуверенно, нагло. Стояли и смотрели в спину уходящему киммерийцу — и в спину его добыче.

Девушка съежилась, словно ее хлестнули бичом. Ноги у нее подкосились, и последние шаги Конану пришлось тащить ее на руках.

— Конан! — вихрем налетели на него разом Хашдад, Неан и энгласский судья. — Куда же ты пропал?! Мы уж было решили…