Ночные кошмары

— Я всегда думал, что твое имя индейского происхождения, что в тебе течет индейская кровь и ты не хочешь этого признавать, — сказал Пол Эйр.

— У меня есть индейские предки родом из Майами, — заверил Тинкроудор. — Но я нисколько не стыжусь этого. Квикег, однако, считается полинезийским именем, хотя в нем, конечно, нет того мелодичного наполнения гласными, которое отличает все полинезийские слова. Думаю, Мелвилл все выдумал. В любом случае мой отец много читал, даже если он был инженером-электриком. Его любимой книгой был «Моби Дик», а любимым персонажем — гигант-гарпунщик Квикег. Поэтому он назвал меня в честь сына короля острова Коковоко. Его нет ни на одной карте. Истинных мест никогда не бывает на картах. Так говорил Измаил. Если бы у меня был хоть какой-то выбор, я бы взял себе имя Таштего. Этот индеец до последнего держался за свою работу, прибив непокорный флаг Ахава, даже когда «Пекод» затонул, и, поймав крыло небесного ястреба между лонжероном и своим молотом, унося с собой в ад живой кусочек рая. Прекрасный символ, хотя и слишком очевидный, чтобы кому-то, кроме Мелвилла, это сошло с рук… С другой стороны, мой отец, вероятно, знал, что делал, когда навешивал ярлык на мой характер еще до того, как он сформировался. Квикег много думал о смерти, и я — тоже. Квикег приготовил себе гроб, когда был еще жив, и я тоже. Гроб был из твердых сортов дерева и украшен множеством странных символов. Мой гроб — разведенный спирт. Мы оба плаваем живыми в наших гробах. — Тинкроудор налил себе еще, понюхал и сказал: — Вот лучшее, что предлагает мир и Кентукки.

— Давай-ка вернемся к нашей теме, — остановил приятеля Пол Эйр.

— Единственный реальный субъект — это я сам, и я никогда не откажусь от этого… Так на чем мы остановились?

— Экстраполирую… Я хочу, чтобы ты бросил пить. Ты сказал, что твоя память и твои творческие способности стали намного лучше с тех пор, как ты начал встречаться со мной. Твое пьянство привело к повреждению мозга, и я обратила необратимое вспять. И все же ты продолжаешь разрушать свой мозг.

— Почему бы и нет, пока я все еще могу исцелиться, войдя в твое святое присутствие? Когда ты уйдешь навсегда, я погибну.

— А ты думаешь, я уйду?

— Я бы посоветовал тебе уйти немедленно. Я не имею в виду завтрашнее утро. Я имею в виду прямо сейчас. Ты остаешься на Земле только по двум причинам. Во-первых, ты не можешь избавиться от чувства вины, потому что ты бросил бы свою семью и всех больных людей на этой планете… Забудь ты о них… Они все равно умрут, и ты никогда не сможете вылечить их всех, лишь небольшую часть. Земля порождает больных быстрее, чем дюжина Пол Эйров могла бы их вылечить. Во-вторых, ты можешь оставаться здесь тысячу лет, и никто к тебе не прилетит. Так что отправляйся к звездам и поищи там, — так что Тинкроудор проглотил три унции, причмокнул губами и сказал: — Есть еще две причины… В-третьих, пусть человечество идет своим путем. Пусть оно само выбирает свою судьбу, какой бы несчастной она ни оказалась. Человек не должен был быть летающей тарелкой. В-четвертых, если вы будете болтаться вокруг этой планеты, тебя неизбежно убьют.

Эйр слегка вздрогнул и сказал:

— И как именно они могли бы это сделать?

— Не знаю, но они что-нибудь придумают. Глупость человека превосходит только его изобретательность. Ты бросил вызов нашему выживанию, и ментальные центры по всему миру работают по три смены в день, изобретая средства для твоего уничтожения. Кто-то придумает решение, и ты погибнешь.

— Я не знаю, как это можно сделать.

— Тебе даны божественные силы, но твое воображение по-прежнему неразвито. Конечно, сам ты ничего не придумаешь.

— А ты сможешь?

— Не смотри на меня так. Я не представляю для тебя опасности. Не сейчас. Я перестал придумывать способы… По крайней мере, я никому о них не рассказываю…

— Хорошо, — кивнул Пол Эйр. — Меня тошнит от всего этого. Нет никакой радости ложиться спать, зная, что тысячи людей ждут в номерах мотеля, чтобы увидеть меня утром, что еще тысячи едут, чтобы увидеть меня на следующее утро. И все же я чувствую, что бедняги нуждаются во мне, и моя совесть будет мучить меня, если я брошу их. Но я также чувствую, что пренебрегаю своим главным долгом. Я должен быть там, искать кого-то, с кем я смог бы стать настоящей парой. Кто-то или что-то, с кем я могу разделить экстаз, который вы… человеческие существа, я имею в виду… никогда не сможете познать.

— Одно — это долг, другое — радость. Вот что тебя мучает, — сказал Тинкроудор.

— Мой долг, — сказал Эйр.

— Ты говоришь так, будто ты нация, а не человек, — вздохнул Тинкроудор.

— Я мог бы выносить еще кого-то внутри себя.

— Смог бы, — отмахнулся Тинкроудор. Выглядел он так, словно удивление отрезвило его. — Ты мог бы носить в себе миллионы гамет-блюдец. Пролети над населенным городом, выпусти желтое облако, и сотни, может быть, тысячи станут оплодотворенными или спермифицированными… Называй как хочешь. И это означало бы конец человеческой расы. Во всяком случае, так, как мы это знаем.