Ночные кошмары

Храм был большой хижиной в центре деревни. Нам не разрешалось ни входить в него, ни даже приближаться к нему ближе чем на пятьдесят футов. Осторожно расспросив наивных туземцев и беззастенчиво подслушав их разговоры, Холмс выяснил, что верховная жрица, она же королева племени, живет в храме. Мы никогда ее не видели и вряд ли увидим. Она родилась в храме и должна была прожить там до самой смерти. Холмс не мог понять, почему она так ограничена. Его теория состояла в том, что она была своего рода заложница богов.

— Возможно, Ватсон, она стала пленницей из-за суеверия, возникшего после катастрофы, когда, согласно их мифам, вода затопила эту землю, уничтожив великую цивилизацию, которая тут существовала. Рыбаки рассказали мне, что часто видят на дне этого озера затонувшие развалины каменных домов, в которых жили их предки. Они говорят, что на эту землю было наложено проклятие, и намекают, что только сохранив верховную жрицу-королеву в неприкосновенности, невидимую для нечестивых глаз, не тронутую никем после полового созревания, можно предотвратить гнев богов. Они уклончивы, когда разговор заходит на эту тему, поэтому мне пришлось кое-что самому досочинить.

— Это ужасно! — вздохнул я.

— Потоп?

— Нет, что женщина должна на всю жизнь быть лишена свободы и любви.

— У нее есть имя, но я никогда его не слышала. Они называют ее красавицей.

— Неужели мы ничего не сможем для нее сделать? — поинтересовался я.

— Не знаю, хочет ли она, чтобы ей помогли. К тому же вы не должны допустить, чтобы ваша всем известная галантность подвергла нас опасности. Но чтобы удовлетворить законный научный интерес, мы могли бы попытаться заглянуть в их храм. Его крыша имеет большое круглое отверстие в центре. Если бы нам удалось подобраться к верхушке высокого дерева ярдах в двадцати от него, мы могли бы заглянуть в здание.

— И вся деревня увидела бы, чем мы заняты? — вздохнул я. — Нет, Холмс, днем на дерево невозможно забраться незамеченным. А если мы сделаем это ночью, то ничего не увидим из-за темноты. В любом случае, такая попытка, вероятно, будет означать мгновенную смерть.

— Ночью в здании горят факелы, — сказал он. — Послушайте, Ватсон, если вам не по душе это приключение в лесу, я пойду один.

Вот почему, несмотря на мои дурные предчувствия, в пасмурную ночь мы залезли на это высокое дерево… После того как фон Борк и Райх уснули, а наши стражники задремали и в деревне воцарилась тишина, нарушаемая только пением в храме, мы выбрались из хижины. Накануне Холмс спрятал веревку, но даже с ней забраться на дерево оказалось нелегко. Мы были не двадцатилетними юнцами, проворными и бесстрашными как обезьяны. Холмс перебросил утяжеленный конец веревки через нижнюю ветку, находившуюся на высоте двадцати футов, и связал их вместе.

Затем, ухватившись обеими руками за веревку и упершись ногами в ствол, он пошел, держась почти перпендикулярно стволу, вверх по дереву. Добравшись до ветки, он долго отдыхал, задыхаясь. Он хватал ртом воздух с такими звуками, так громко, что я испугался, как бы он не разбудил жителей деревни в соседних хижинах. Придя в себя, он позвал меня, потребовав, чтобы я поднялся наверх. Так как я был тяжелее и на несколько лет старше, мне не хватало кошачьих мускулов Холмса, имея больше телосложения медведя, я едва сумел подняться. Я обхватил ногами веревку — не ходить же мне под углом девяносто градусов к дереву — и с трудом, задыхаясь, подтянулся… В конце концов, я англичанин, да и Холмс сильно помог мне, втащив на ветвь, когда я уже начал бояться, что это мое последнее приключение.

Отдохнув, мы с легкостью поднялись по ветвям к месту примерно в десяти футах ниже вершины дерева. Оттуда мы могли заглянуть почти прямо вниз через отверстие в середине крыши. Факелы внутри позволяли нам довольно ясно видеть внутренности храма.

Мы оба ахнули, когда увидели женщину, стоящую в центре здания у каменного алтаря. Красавица — одна из самых изящных созданий, когда-либо украшавших эту планету. У нее были длинные золотистые волосы и глаза, которые казались темными с того места, где мы сидели, но которые, как мы позже выяснили, были темно-серыми. На ней не было ничего, кроме ожерелья из каких-то камней, которые сверкали, когда она двигалась. Хотя я был очарован, я также чувствовал что-то вроде стыда, как если бы я был подглядывал за женской раздевалкой. Мне пришлось напомнить себе, что местные женщины в повседневной жизни не носят ничего выше пояса, а когда купаются в озере, то вообще ничего не носят. Так что мы не делали ничего безнравственного. Несмотря на эти рассуждения, мое лицо (и многое другое) разгорячилось…[17]