— Боже мой, это после того, что случилось с Эрни! — воскликнул Рэд. Он хотел только пойти в свою комнату, где на самом деле ничего такого-этакого не было. Но это было лучше, чем идти куда-либо еще. Рэд пошел в душ, не снимая комбинезона и ботинок, и долго стирал одежду. Потом он умывался. Затем он открыл холодную банку пива — пиво тоже было холодным, и включил духовку на минимум, уложил в духовку мокрую одежду, но оставил дверцу открытой. Запах чистоты распространится по его комнате и ванной. Это было бы как прощение от священника после долгой, тяжелой исповеди. Раскаяние. Впрочем, он не выпендривался. Он с самого начала знал, что снова согрешит и на следующий день спустится в канализацию. «Топь отчаяния, — подумал он. — Уныние было грехом, но в туннелях специфический запах заглушал все остальные». Более того, здесь, наверху, он впадал в еще большее уныние, потому что ему приходилось терпеть такое дерьмо. Он уходил вниз к дерьму, только там оно было безликим.
Потом он снова примет душ и будет ходить голым, проходя мимо зеркала дюжину раз и избегая смотреть в него. Когда он забывался и заглядывал в него, он всегда показывал своему отражению указательный палец. Отражение тоже показывало ему палец, но никогда не делало это первым. Оно пыталось, но Рэд обладал самым быстрым пальцем на Западе…
К тому времени, как он включил старый телевизор, в дверь постучали. Это, должно быть, заглянула на огонек старая миссис Нильссен, его овдовевшая квартирная хозяйка. Миссис Нильссен прокричала из-за двери своим надтреснутым семидесятилетним голосом, что хочет поговорить с ним. На самом деле она была пьяницей, которой хотелось выпить. Прооравшись, она захочет уложить его в коечку. Миссис Нильссен, бедняжка, давным-давно почему-то решила, что, как бы он ни был уродлив, он будет благодарен ей за секс. Пару раз она оказалась права. Но он не хотел ее успокаивать. Он едва справлялся с собственной депрессией.
Сегодня после того, как он несколько раз крикнул ей, чтобы она убиралась, она ушла. Потом он сел за стол, давным-давно купленный в «Гудвилле», и, открыв банку пива стал сочинять стихи. Он смотрел в окно с высоты пяти этажей и видел, как другие окна смотрят на него сверху или снизу. Где-то за ними прятались Золотая бухта и большой мост, по которому когда-то ездили в экипажах Джек Лондон, Амброз Бирс, Марк Твен и Джордж Стерлинг. Он знал, что мост был построен, когда все они уже умерли, но ему было приятно представлять себе, как они едут по этому мосту. Если бы мост был построен в те времена, они бы ездили по нему.
Ему предстояло пересечь собственный мост. Этим он заканчивал свое стихотворение, которое назвал «Королева тьмы». Когда-то он написал его на желтых листах, конвертах, пакетах из-под продуктов, а одно четверостишие на пыльном письменном столе. Пыль вдохновила его; она порождала самые великие строки, которые он когда-либо писал. Он так разволновался, что напился, а когда на следующий день вернулся с работы, бросился к столу, чтобы прочитать их, потому что не мог вспомнить. Их там не было. Старая госпожа Нильссен убирала у него в комнате. Это был первый и последний раз. Уборка была лишь предлогом, чтобы поискать бутылку,
которую, она была уверена, он спрятал. Она думала, что у всех есть своя спрятанная бутылка.
Рэду так и не удалось восстановить эти строки, и поэтому он упустил свой шанс стать великим поэтом. Эти строки были записаны в момент вдохновения. Это было бы не что иное, как запал. По крайней мере, приятно было в это верить.
Теперь, записав пару миллионов срифмованных строк, Рэд вынужден был признать, что не может играть даже в низших лигах поэзии. Его вещи воняли так же, как и канализация. На самом деле именно канализация разрушила его поэзию, хотя вначале она вдохновляла его. Он собирался написать что-нибудь такое же хорошее, может быть, даже лучше, чем томпсоновский «Город ужасной ночи», может быть, не хуже Китса «La Belle Dame Sans Merci». Но нет, его свеча погасла в темноте, сырости и вони подземного мира. Та белая колеблющаяся красота, муза, которую он представлял себе идущей к нему, а затем прочь, манящая его в дальние туннели, чтобы показать любовь и смерть, умерла. Как менестрель на собрании черных мусульман.
И все же временами ему казалось, что он видит ее смутно, как мерцание, в дальнем углу темного канала.
Глава 4
О ЧЕМ, ЧЕРТ возьми, ты думаешь, парень? — поинтересовался Рэд. — Я не могу сейчас есть. Давайте сначала немного выпьем.
Ринго это вполне устраивало. Они прошли сквозь толпу, не слишком плотную, к таверне Танго Тангл-фута.
Та была наполовину заполнена алкашами и толкачами, а другая половина состояла из нарков, пьяного проповедника из неосуфитской церкви, что на соседней улице, а также нескольких его последователей. Преподобный Хаджи Фоукс приветствовал их, когда они вошли.
— Есть ли Бог в канализации? Ходит ли он в прохладе этого запаха?