Ночные легенды

Уже хватаясь за дерево, я почувствовал шевеление вокруг себя. Что-то белое мерцало тут и там по краям поля зрения. Я глянул налево и увидел, что ближний ко мне кусок водоросли больше не колышется в течении; не может, так как его стесняет ноша, которую необходимо держать. Буро-зеленые ленты обвивали ноги мальчика, который норовил ускользнуть к поверхности, хотя был давным-давно мертв. Вокруг незрячих глаз темнели трупные пятна, белыми ножами прорезались сквозь кожу уголки костей. Губы, к которым последним поцелуем приникала та нежить, были черны и изорваны.

Всюду вокруг меня в водной толще висели мальчики и девочки, юноши и девушки, надежно прихваченные водорослями, что тянулись из лачуги. Кто-то из них был гол, кто-то в уцелевших обрывках одежды. Мягко шевелились волосы и сонно колыхались руки, имитируя жизнь даже в смерти. Они были здесь – все те потерянные молодые люди, которых тщетно разыскивали наверху и которые теперь безмолвными тенями зависали в сумрачно-зеленой глуби, готовясь приветствовать в своих рядах пополнение.

Жалость и гнев прилили ко мне волной, а губы от увиденного потрясенно раскрылись. В рот и нос тут же хлынула вода. Я запаниковал и бешено заработал ногами, теперь уже забыв о Кэтрин в слепом желании спасти свою жизнь. Мне не хотелось умереть здесь и чтобы в последние мгновения ко мне припадала нежить в утопшей лачуге, после чего я пополню здесь призрачные ряды утопленников.

Тот всплеск паники и спас мне жизнь. Ноги мне попыталось захлестнуть упругое щупальце водоросли, но оно не успело буквально на мгновение: я уже рвался наверх, оставляя внизу кокон синеватого свечения. Темная вода норовила заполнить мне легкие, держаться уже не было сил. И тут надо мной взорвалась слепящая синева неба, а сладость воздуха буквально ошеломила.

После этого реку два дня прочесывали сетями, а Ваалов Пруд прощупывали шестами, но Кэтрин так и не нашли. Для нас, для меня она оказалась навеки потеряна, обосновавшись в месте, где текут черные воды и призраки молодых, зыбко колышась в струях течения, бессловесно на нее смотрят. Там она ждет меня, и я к ней присоединюсь; ждать уже недолго. После я возвращался туда множество раз, хотя то место теперь обнесено забором с единственной калиткой, а земля засажена колючим кустарником и ядовитыми растениями, чтобы отвадить неосторожных. Поверхность водоема все так же поглощает свет, и все так же дожидается внизу та нежить – мечется голодная из угла в угол, ненасытная как в жизни, так и в смерти. Существует она в мире, где есть всего два цвета.

Красный, цвет алчущих губ, цвет похоти.

И цвет зелени.

Темный, густой.

Мисс Фрум, вампирша

Начнем с того, что мисс Фрум пользовалась репутацией заслуженного садовода – факт, не нуждающийся ни в каких проверках. Ее розы были предметом зависти многих отставных военных, которые после целой жизни, нацеленной на уничтожение живой силы противника, вдруг проникались верой, что нашли в себе отдушину для доселе неизведанных творческих позывов, среди которых разведение роз – один из традиционных, что одолевают мужчин на склоне лет, а еще тот, который в целом одобряется их усталыми супругами на том основании, что муж, слава тебе господи, проводит изрядную часть дня вне дома. Мало кто задумывается, что многие джентльмены пенсионного возраста, сами того не сознавая, избегли насильственной смерти от рук своих жен единственно тем, что вовремя брали в руки садовые ножницы и подобру-поздорову отправлялись туда, где зелено и щебечут птицы. Если б мастерство мисс Фрум исчерпывалось исключительно розами, она бы так и осталась венценосной фигурой в садоводческом пантеоне графства. Но та, о ком идет речь, производила еще и чудесные кабачки, и несравненную морковь, и капусту, сравнимую своей неземной красотой разве что с закатами в тропиках. На ежегодной выставке-ярмарке в Бротоне (которая для садоводов графства все равно что «Крафтс»[16] для умалишенных собаководов) мисс Фрум была эталоном, по которому остальные оценивали свои успехи и неудачи.