Двое мужчин неотрывно смотрели в пустоту, что зияла внизу. За их спинами медленно всходило солнце – противоположность той тьме, в которую они собирались спуститься. Призывно пели жаворонки, но казалось, что их звучание доносится откуда-то издалека. Здесь, среди этих безлюдных холмов, птицы как будто не водились. Единственным признаком жизни, невзначай встретившимся им при восхождении, был одинокий козлик, каким-то образом оказавшийся на склоне Бледстон Хилл; сейчас животина предпринимала сосредоточенные усилия для того, чтобы воссоединиться со своими собратьями на более гостеприимном участке склона. Повернувшись к солнцу, они увидели, как козлик осторожно движется между камнями и осыпями. Несмотря на кажущуюся устойчивость, он как будто выказывал недоверие земле под своими ногами (и не без причины: оба путника при восхождении успели несколько раз жестоко навернуться, а Молтон – тот что постарше и поплотней – при одном из таких падений еще и потерял компас).
Сейчас Молтон снял шляпу и, крепко держа ее за поле, начал аккуратно обмахиваться.
– Денек, похоже, жаркий будет, – сказал он.
С высоты, на которой они стояли, виделось, как небо из зеленоватого постепенно становится желтым, открывая взору зеленый простор полей и перешейки каменных стен. Ночь сменялась утром. Взгляд улавливал далекий шпиль единственной церкви Уэйкфорда, окруженной краснокирпичными домиками прихожан. Скоро народ там придет в движение, и узкие улочки заполнятся стуком телег, но пока в деревне тишина. Молтон, лондонец до мозга костей, да к тому же благородного происхождения, откровенно недоумевал, как в таком месте можно жить. Для него здесь было слишком тихо, слишком провинциально; никаких развлечений, способных скрасить досуг.
Донеслось блеяние, и он, сделав руку козырьком, попробовал оценить, как козлику удается его продвижение. Тот успел взобраться на каменистый выступ, пробуя впереди себя землю копытцем. Всякий раз, когда он там пытался сместить свой вес вниз, галечник осыпался, вздымая облако пыли.
– Бедняга, – сказал Молтон, – скоро оголодает.
Он потянул себя за ус и, выяснив, что в нем успели поселиться крупицы камня, начал вычищать его гребешком.
Второй путник не сводил глаз с бездны, что разверзалась у их ног. Он был дюймов на шесть ниже Молтона, а лицо его чисто выбрито, но выправка, как и у его компаньона, выдавала в нем бывшего военного. Звали его Клеменс, и именно благодаря его энтузиазму эти двое отправились в Уэйкфорд.
– Кто бедняга? – спросил Клеменс.
– Да вон, козлик, – указал Молтон.
– Похоже, он там застрял.
– Ничего, спустится, они всегда выпутываются.
Молтон своим видом выразил сомнение. Из них двоих он всегда был более осмотрительным и по натуре своей оседлым, во всяком случае, если сравнивать с энергичностью Клеменса. Тем не менее их тянула друг к другу общая очарованность спусками и подъемами – связка, усиленная их верой в ценность доброй, прочной веревки.
Опыт и оснастка, необходимые скалолазам, на протяжении трех веков мало чем менялись. Главным предметом был и оставался надежный альпеншток, хотя в фаворе у континенталов были еще и «кошки». А британцы, и среди них, безусловно, Клеменс с Молтоном, «кошки» отвергали в пользу двурядных крючковатых шипов в подошвах ботинок. Что касается веревок, то их большинство альпинистских отрядов считали недостойными истинного джентльмена. Ими пренебрегали как чем-то плебейским, да к тому же потенциально опасным.
Что до Клеменса с Молтоном, то они уверовали в достоинства веревки после встречи с легендарным ирландским ученым и альпинистом Джоном Тиндаллом, которая произошла несколько лет назад в Лондоне. В 1858 году Тиндалл совершил свое успешное одиночное восхождение на Монте-Розу без помощи проводников, носильщиков и даже запасов провианта, подкрепившись в пути всего лишь сандвичем с ветчиной и бутылкой чаю. Только самые безрассудные из критиков могли бы ставить под сомнение отвагу такого человека. В 1860-м он также вызвал волну противоречий, когда истолковал гибель двоих англичан-альпинистов и их проводника на склоне альпийского Коль дю Жеана нерачительным использованием веревок. Клеменс с Молтоном тогда прочли открытое письмо Тиндалла в газете «Таймс», и между ними вскоре завязалась переписка. Когда весной 1861-го Тиндалл пригласил альпийского скалолаза и проводника Огюста Бальма на разговор в Британском музее, Клеменс с Молтоном тоже там были, а затем поужинали с Тиндаллом. Не успел он с ними распрощаться, как они уже с готовностью направились к ближайшему веревочных дел мастеру, чтобы загрузить его работой по сплетению нескольких миль прочнейшей джутовой ткани.