Ночные легенды

Взгляд ухватил верхнюю половину Молтона, плашмя лежащего на грунте. Лицо его с распахнутыми глазами было повернуто к Клеменсу. С уголков рта стекала кровь, а губы были заляпаны чем-то липким и белым. Молтон протягивал правую руку, и Клеменс собирался влезть во впадину, чтобы подхватить товарища, когда тот, крупно дрогнув, всем телом сместился на несколько дюймов вправо. Лишь подняв фонарь, Клеменс увидел, что ноги его друга почти полностью ушли в дыру нижней части этой каверны; ощущение было такое, будто внутрь его затягивала какая-то незримая сила. Здесь стены тоже испещрены были рисунками, только Клеменс их за своими хлопотами почти не замечал; прежде всего надо было поставить фонарь и подхватить товарища под руки. Не обратил он внимания и на разбросанные по полу кости, по степени разложения которых можно было судить о сроке, что они здесь провели.

– Сейчас, сейчас, – метался Клеменс. – Вот я тебя уже подхватил…

Тело Молтона снова рванулось и ушло в щель буквально по пояс; дальнейшему втягиванию помешала оснастка. То, что его туда втягивало, похоже, сделало паузу, или же его потревожил звук человеческого голоса; а может, у него просто не получалось втащить свою добычу в логово целиком.

Молтон судорожно цеплялся Клеменсу за руку.

– Никуда оно тебя не утащит, старичина, – как мог успокаивал Клеменс, – кишка тонка. Не волнуйся, я тебя не выпущу.

Он крепче обхватил Молтона вокруг груди.

– На счет «три», – запыхавшись, вытеснил он. – Раз… Два… – (Чувствовалось, как Молтон напрягся.) – Три!

Клеменса, на секунду ослепив, обдала прыснувшая в лицо теплая струя, а Молтон пробкой вылетел на свободу. Оба припали к стене; Клеменс силился проморгаться, а Молтон в это время безудержно трясся. Биение жизни в нем становилось все слабее. Приглядевшись, Клеменс понял, что жизнь покинула его друга.

То, что затаскивало Молтона в дыру, никак не хотело уступать свою добычу, и нижняя часть его тела почти напрочь отсутствовала, если не считать куска левой ноги, у которой уже начинала выгнивать кость, на глазах у Клеменса обращаясь в студенистую массу.

Клеменс отполз на руках, кое-как удерживая в себе завтрак.

– Боже… Боже мой! – провопил он.

И вот в свете фонаря он различил в той дыре шевеление – вначале поблескивание угольно-черных глаз, а затем наружу начали выпрастываться щупики и клыки с капающим ядом. Из дыры потянуло невыносимой удушливой вонью и появились ноги, шипастые и суставчатые, каждая длиной больше фута. Паучина неуклюже вытеснялся из проема; за ним, налезая и шурша друг о друга, хлопотливо копошились другие. Клеменс отреагировал единственно верным оружием, что было у него под рукой. Ухватив фонарь, он со всей силой метнул его в вылезающих наружу тварей. Фонарь лопнул, обдавая пауков горящим керосином, а Клеменс уже мчался наутек, в отсветах огня высматривая висящую впереди веревку. Схватившись, он полез по ней наверх, прислушиваясь, не доносится ли снизу шум погони. Через какое-то время пальцы нащупали кромку верхнего карниза. Уф-ф. Здесь Клеменс после короткой паузы обрезал ножиком веревку, по которой спускался вниз, и зажег оставшийся фонарь, готовясь к последнему отрезку пути наверх к спасению, в знакомый мир. Перед тем как влезать, он машинально потянул висящую веревку. После секундного сопротивления она мертвой грудой упала к его ногам.

Ничего не понимая, Клеменс глянул наверх; оттуда донеслось козье блеянье.

«Бедняга. Скоро оголодает».

Снизу послышались шорохи – мимолетное касание оболочек о камень, – и он понял, что пауки всползают по отвесным стенам сюда, наверх. Клеменс подтянул к себе альпеншток. Где-то сверху послышался скребущий звук, и далеко справа от стены оторвался камень. Клеменс напряг слух, да так и не услышал, чтобы тот ударился о дно расселины. Всюду вокруг уже чувствовалось движение, постепенно стягиваясь к карнизу, на котором Клеменс сейчас сидел. В желтоватом свете фонаря он встал на колени, вслушиваясь, как твари приближаются, как с их невидимых покуда клыков сочится отрава.

Клеменс встал. Чувствовалось, что твари замерли, готовясь наброситься. Ему подумалось о Молтоне, об их совместных славных походах.

– Надо было нам остаться в горах, старичина, – вслух сказал он. – Там, где свет дня.

С этими словами он шагнул с кромки. И не выпустил фонаря, принеся наконец свет в глубины Уэйкфордской Бездны.

Зеркальное око Новелла о Чарли Паркере

Души невзрачный дом, и тёмный, и убогий,

Впускает новый свет сквозь времени проём.
Ты слабостью своей усилен, умудрен
И к вечности идешь, смиренно созерцая,
Как мир и наш, и тот перед тобой мерцают.

Эдмунд Уоллер, «Строфы с последних страниц»

I