Уважаемый Виктор Сергеевич! Вы спрашиваете, как продвигается работа над романом. Никак не продвигается. Потому что я пью. Только не спрашивайте: зачем? почему? Не повторяйте, что я гублю себя, свой дар и тому подобное. Не могу я не запивать время от времени: видимо, нужна разрядка, сброс нервного напряжения, в которое повергают меня в равной мере окружающая действительность (разумеется, в силу впечатлительности моей) и литературная работа. При том соцветии совершенств, кои и составляют мою натуру и украшают меня, должен же быть у меня какой-нибудь недостаток? Шучу. На мой взгляд, есть недостатки куда противнее пристрастия к рюмочке.
В Ваших словах по поводу моей статьи о современной прозе я заметил некоторый оттенок упрека. Вам «кажутся слишком резкими» мои «выражения в адрес собратьев по перу». Во-первых, статья сия явно не будет напечатана, останется в архиве и изначально является достоянием потомков, а не обиженных собратьев по перу. Во-вторых, истина дороже друга Платона, а они мне не друзья, да и не собратья по перу, гусь свинье не товарищ. В-третьих, истина дороже и вежливости, особенно если учесть плачевное состояние нынешней российской изящной словесности; в нем, кстати, не в последнюю голову виноват и редакторский корпус издательств (т. е. и Вы лично), столь рьяно выполняющий указания неких чужих дядей, к тому же указания достаточно расплывчатые. В-четвертых, — как может человек, принадлежащий к высшему разряду «литературных работников», как Вы выражаетесь, относиться к потоку халтуры, к самим халтурщикам, к пошлости, серости и бездарности? Разумеется, резко и небеспристрастно. Мне бы не хотелось больше это с Вами обсуждать. Давайте обсуждать не мой тон, а непосредственно текст статьи, ее аргументацию, а также тексты приводимых в ней в качестве примеров литературных произведений, что гораздо продуктивнее.
Кроме того, что я пью, я тут еще и отдыхаю, бываю в весьма своеобразном обществе, впрочем, люди как таковые — поголовно крайне своеобразные существа, как известно, оптом и в розницу.
Одного из наших соседей, живущего в самом большом доме на побережье, почти особняке, зовут Николай Федорович. Он крайне собран и расфокусирован напрочь одновременно. Волосы всклокоченные, взгляд в точку, видели бы Вы его. Он прислал мне официальное приглашение в гости заходить. По почте!!! Подписывается он, можете себе представить, латинскими буквами: Fiodoroff! Только в паспорте и в официальных бумагах ситуация заставляет его перейти на обычный алфавит: не положено. Подписываться по-русски для него непривычно, и русская его подпись всегда выглядит поддельной, напоминая изменившийся почерк тяжело заболевшего человека. А свой огромный дом именует он «Пенатами», как репинский музей; у него и надпись над дверью есть накладная деревянная: ПЕНАТЫ. Так в конце письма и подмахивает, даже и в кавычки не ставит название собственной мызы: Пенаты, Fiodoroff. Почему, спросил я осторожненько, латинскими буквами? Ответил: «Чтобы не путали с другими». Кто его может путать с другими? С какими другими? Был, кажется, в конце прошлого столетия городской сумасшедший с такой фамилией, оставивший некое философское наследие, довольно-таки туманное; его идеями увлекались Толстой, Достоевский и Циолковский; суть сих идей мне неведома.
Вы меня спросили о начинающем поэте Икс, я его не знаю. Кажется, он из подпольных интеллектуалов малосоветского пошиба, подражает римско-греческим классикам, пишет стихи в таком духе: мол, государство прогнило, всё дерьмо, все бабы — бляди, а приходи-ка ты ко мне, друг Саллюстий, на террасу, хлопнем фалернского. Как всякое подражание и культуртрегерство, его творчество — доморощенное и канет в Лету.
У нас тут появилось новое лицо: забрел дачник. Явился он босиком, с рюкзаком, в брезентовой куртке, этакий итээровский Челкаш, сама свобода, небось и под гитару может спеть со значением. Я таких встречал неоднократно. Романтические, доложу я Вам, натуры. Больше всего на свете любят болтаться по туристским тропам. Дома лень пол подмести. Бродят по зарослям, жгут костры, катаются на байдарках и не в природе живут, наподобие индейцев, а имитируют: в конце путешествия ждут их ванна в коммунальной квартире и лампочка на шнуре в неуютной комнате. Кстати, имитируется и путешествие, ибо у истинных путешественников имеется цель — ну, составить карту, наладить торговлю, проверить научную гипотезу; а у этих цель — болтаться на фоне фона из осинок и березок, лучше чтобы скалы.
Прибывший экземпляр, по счастью, без гитары. Как следует я его не разглядел; однако глаза у него карие, того мягкого, светлого, ровного оттенка, какой встречается у молоденьких хохлушек, круглолицых и миловидных. Заметно в нем и некое притяжение, животный кобелиный магнетизм; независимо от степени распущенности и вообще независимо от манеры поведения, он должен нравиться женщинам, всем подряд.
Теперь о романе, ежели говорить серьезно. Роман мой, дорогой Виктор Сергеевич, почти завершен. Правда, предстоит еще работа над текстом, правка, эта гадость, которая так нудна и носит затяжной характер. По графику я должен управиться к Новому году.
Засим позвольте откланяться, пожелав Вам всего наилучшего, а Вашему издательству… ну, не буду, не буду, не обижайтесь. Тем более, что оно (?) собирается меня издать.
Уважающий Вас Т.
