На какой-то момент я почувствовала странное облегчение от того, что убиенный прапрадед — не просто наша семейная трагедия, семейная карма, а в некотором роде исторический эпизод в соответствии с местным колоритом.
В связи с землемером Унтербергеном преследует меня чуть не с детства возникшая в воображении сценка. Там, далеко, давно, в Германии, моя гипотетическая пра-пра-пра могла видеть Баха, настоящего живого Иоганна-Себастьяна; я представляла, как ее ведут за ручку, маленькую белобрысую Лизхен (или Гретхен, или Анхен), и говорят ей шепотом: «Поздоровайся с господином Бахом!» — и она смущаясь и улыбаясь на ходу делает книксен.
Предложение
Лилечка Ржаницына, урожденная Захарова, сестра моей бабушки с отцовской стороны, была единственное наглядное подтверждение того факта, что в роду чалдонов Захаровых имелась примесь; вот только какая? сама Лилечка (а она до восьмидесяти с лишним так и прозывалась) склонялась к тому, что примесь была нивхская, нивхская женщина примешалась, гилячка; но, судя по состоянию котла национального, именуемого Сибирью, это могла быть с тем же успехом и японка, и китаянка.
Захаровы все были по-казачьи круглоглазые, одна только Лилечка — узкоглазая, с азиатской (нивхской? китайской? японскою?) раскосинкой, слегка скуластая, воронова крыла гладкие густые волосы, длинная лебединая шея. В последний их с мужем отъезд с Дальнего Востока продавали они дом со всей обстановкою; Лилечка была хозяйкой идеальной, муж врачебной практикой зарабатывал прекрасно; дом был двухэтажный, уютный, с креслом-качалкою, канапе, сильно остекленными шкафами в стиле модерн, с японскими ширмами и лампами, с огромными пальмами, азалиями и розами в кадках. Покупать дом явился японский консул. Дом ему очень понравился; оглядев хозяйку, он сделал ей через переводчика предложение. «Я предлагаю мадам выйти за меня замуж». — «Но я замужем! — воскликнула Лилечка, — и господин консул женат». — «Это не имеет никакого значения, — сказал консул. — Мадам будет со мной очень счастлива».
Лилечка предложения не приняла. Консулу пришлось удовольствоваться покупкой дома.
Ухажёр
Лилечке вообще всю жизнь везло на ухажеров. В Сибири в двадцатые годы жизнь была чрезвычайно пестрая; томская мэрия только и успевала вывешивать объявления: «Граждане, охраняйте спокойствие, сегодня в 20 часов белые покинут город, в город войдут красные», — потом менялись только действующие лица, время и дни. В промежутках входили и выходили всякие.
Кухня в томском доме была на первом этаже. Вот на эту кухню в один прекрасный день явился к Лилечке молодой белокурый с чубом красавец, обмотанный лентами патронташей, обвешанный гранатами, с винтарем за спиною и наганом в руке. Разглядев хорошенькую черноглазую девушку, он сказал:
— Дай воды попить, ежели не жалко.
— Воды полно, — сказала Лилечка и налила ему кружку.
Выпив третью кружку он продолжал разглядывать ее улыбаясь и играя наганом.
— Вот захочу, — сказал он наконец, — и тебя сейчас застрелю.
— Стреляй! — сказала Лилечка вздернув подбородок и избочась.
— Да ладно, живи, — сказал он лениво и пошел восвояси.
Пожар
Во время пожаров, наводнений, стихийных бедствий человека охватывает временное безумие; я это испытала на себе, когда два ухаря этажом ниже учинили в доме нашем пожар.
В дверь звонок и из-за двери крик:
— Пожар! Горим! Выносите детей, выходите.