Ночные окна

– Что ж, воля ваша, – сказал я, понимая, что десять миллионов долларов, которые вдова хотела завещать клинике, безнадежно уплыли в приют для бездомных кошек. Жаль, они были мне жизненно необходимы, чтобы погасить все кредиты и решить прочие финансовые затруднения. И очень жаль, что я не выбрал профессию скульптора-монументалиста.

– А сейчас я пойду посижу в своем любимом гроте, – мило улыбнулась мне мадам Ползункова, как будто ничего и не случилось, словно она только что, в одночасье, не сделала меня и мою клинику практически банкротом.

Алла Борисовна помахала мне ручкой и неторопливо вышла из комнаты. В помещение почти сразу же ворвался Георгий Левонидзе.

– Вот ведь сердцем чувствовал, что она выкинет какую-нибудь подлянку! – заговорил он, сотрясая воздух сжатыми кулаками. – Глаз с нее не спускал, ходил следом. А кто же знал, что у нее в башке? Приют для шелудивых котяр! Дворец из чистого золота! Церетели! Фонтаны из топленого молока! Ид-диотка… Хорошо еще, что не успела съездить к нотариусу, оформить. Надо ее остановить, Саша.

– Не надо было накалывать на кактус Принцессу, – заметил я. – Тогда бы клинике достались твердые десять миллионов. А теперь – шиш. Сам виноват. И вообще, веди себя тише. Не пили воздух руками.

– Нет, надо что-то делать, предпринять что-то, как-то изменить ситуацию!.. – твердил мой помощник, меряя шагами комнату. Казалось, он даже и не слышал моих слов.

– Поздно, – сказал я вполне равнодушно.

– Ничего не поздно! – Георгий уставился на меня, будто впервые увидел. – Да, я совершил ошибку с этой… кошкой. Но мне же ее и исправлять.

– Что ты задумал? – Тут уж я немного забеспокоился: у него был слишком возбужденный вид. Глаза пылали каким-то безумным пламенем.

– Она сейчас в гроте? Пойду поговорю с ней для начала.

– Не вздумай. Ты же себя с головой выдашь. Тебе надо успокоиться. Выпей валерьянки. Изменить уже ничего нельзя.

– Можно! – вдруг очень хладнокровно произнес он. И добавил: – Ты только мне не мешай.

Попробуйте остановить бронемашину, которая уже набрала скорость? Мне это сделать не удалось. Левонидзе выскочил из комнаты, едва не сбив с ног поэтессу, также явно чем-то взволнованную.

– Полоумный! – процедила сквозь зубы она. – Даже не извинился. Куда это ваш друг так торопится? Котировки акций упали?

– У него срочное деловое свидание, – ответил я. Мне хотелось догнать его, но пройти мимо Ахмеджаковой не получилось. Она ухватила меня за руку и помахала перед лицом большим желтым конвертом.

– Смотрите, что я получила из Америки! – возмущенно сообщила Зара Магометовна. – С моего московского адреса переслали сюда.

– Может быть, потом? – предложил я. Это было ошибкой. Никогда нельзя отказывать пациенту, когда он приходит к тебе с какой-то просьбой или просто выговориться. Но я был очень встревожен поведением Георгия. Ахмеджакова изменилась в лице, обиженно поджала губы.

– За что же я плачу вам деньги? – с вызовом сказала она. – За удовольствие каждое утро видеть вашу глухонемую мегеру с выпяченной губой? Я ее просто-таки ненавижу. Я боюсь. Мне кажется, она хочет меня удушить. Сегодня же съеду из вашей клиники!

– Присаживайтесь, – мягко сказал я. – И прошу прощения. А на Параджиеву не обращайте внимания и не опасайтесь, она идеальная медсестра. Мухи не обидит. Так что за письмо вы получили из Штатов?

– Мухи… – повторила раздраженно Ахмеджакова, но все же уселась в кресло. – Мухи, может быть, и не прихлопнет, но когда она меняет мне постельное белье и держит в руках подушку, у нее такой жуткий взгляд… что меня мороз продирает по коже!

«Не надо каждую ночь мочиться в кроватку», – хотелось сказать мне; я бы, на месте Параджиевой, тоже страстно желал бы задушить такого энурезного пациента.

Между тем поэтесса вытащила из конверта ксерокопию фотоснимка. На нем была запечатлена она сама, но все лицо – в мелких рваных дырочках. Как решето.

– Смотрите! – сказала Ахмеджакова, бросив снимок на стол. – Полюбуйтесь, что прислал мне мой бывший муженек, Гельманд!

– Это тот, в инвалидном кресле? Который бросает дротики? – Я стал разглядывать ксерокс на свет.

– Ну! Он. С-скотина. Морда жидовская.

– Не надо так.

– А что мне прикажете думать? Прислал какой-то дуршлаг, издевается, унизил мой божественный лик, а я должна выбирать выражения, еще и жалеть его? Поеду в Штаты и сломаю ему правую руку. Которой он метает дротики. И левую тоже, на всякий случай. Нет… Я лучше дам некролог в газете о его смерти. Скоропостижно скончался от простаты великий русскоязычный драматург, и так далее. И пошлю вырезку ему. Потом буду эти некрологи публиковать каждые три месяца – у меня много знакомых главных редакторов…

Я еще примерно около сорока минут выслушивал Зару Магометовну, пока она немного не угомонилась, даже порозовела от облегчения. Но весь поток ее брани застрял во мне. Так оно всегда и бывает – я принимаю на себя весь негатив своих пациентов.

– Пойду слагать стихи, – с воодушевлением сказала она. – Из меня сейчас так и льется, так и льется!..