Ночные птицы. Памфлеты

Поздней осенью 1939 года Оберлендер, работая в комиссии по переселению лиц немецкого происхождения с территорий, освобожденных советскими войсками, в Германию, вместе с полковником Альфредом Бизанцем тайно посещает в советском Львове двух человек. Один из них — профессор медицины, будущий агент СД, Мариан Панчишин, другой — епископ греко-католической церкви Чарнецкий. Марьян Панчишин хорошо знает бывшего офицера националистической «украинской галицийской армии» Альфреда Бизанца. который теперь скрывает под хорошо сшитым штатским костюмом мундир полковника немецкой военной разведки. Ведь Бизанц — старый львовский житель. Вместе со своими братьями Евгением и Фредериком этот галицийский немец долгие годы жил во Львове, в доме по улице Тарновского. Один из его братьев имел в городе модный ресторан, который был неофициальным представительством немецкой разведки. Гостя, которого привел к Панчишину Бизанц, Теодора Оберлендера, доктор видит впервые, но это не мешает им найти общий язык. В уютной вилле Панчишина начинается сговор, как должен вести себя Панчишин, дожидаясь прихода гитлеровцев. Его популярность как врача, знакомство с польской профессурой помогут ему быть в курсе всех событий научной жизни города.

Не менее гостеприимно встречает Бизанца и Оберлендера у себя в палатах титулярный епископ лебедийский, апостольский визитатор для верующих византийско-славянского обряда, официал митрополичьего церковного суда второй инстанции, преосвященный Кир Николай Чарнецкий.

Пока уважаемые гости поудобнее рассаживаются, епископ Чарнецкий подходит к окну своей квартиры по улице Зибликевича, 30, и, отдернув портьеры, долго внимательно рассматривает улицу. Не следит ли кто из энкаведистов за приходом к нему переодетых в штатское бывалых немецких разведчиков?

Шестой десяток пошел епископу лебедийскому, давно уже он является служителем Ватикана и, как опытный иезуит, знает все тонкости разведывательной работы...

Оберлендер выкручивается

В 1959—1960 годах прогрессивные газеты на Западе и даже некоторые буржуазные газеты Федеративной Республики Германии начали выводить Оберлендера на чистую воду, все чаще и чаще называя его убийцей львовской профессуры. Он открещивался, как мог, рассказывал на пресс-конференции такие небылицы, как то, что за время, пока он руководил батальоном «Нахтигаль», «не было сделано ни одного выстрела».

Стараясь выпутаться, он заврался до того, что заявил:

«В соборе Святого Юра мы нашли на полу кардинала Андрея Шептицкого, закованного в кандалы».

Такая ложь вызвала повсеместные улыбки не только среди противников Оберлендера, но даже среди симпатизирующих ему униатов за рубежом. Ведь общеизвестно, что митрополит Андрей Шептицкий никогда не был кардиналом и за двадцать два месяца существования во Львове Советской власти никто к нему и пальцем не притронулся.

О злодеяниях «Нахтигаля» мне рассказали выдающийся ученый, основатель Львовской математической школы, профессор Стефан Банах (во время оккупации, чтобы не умереть с голоду, он кормил своей кровью вшей в институте Вайгля, где готовилась противотифозная вакцина для гитлеровской армии) и вдова расстрелянного профессора математики Антония Ломницкого — Мария. Вот их свидетельства.

«Никогда не забуду страшной, кошмарной ночи с 3 на 4 июля 1941 года, когда немцы пришли в наш дом и забрали моего мужа,— рассказала Мария Ломницкая.— Около одиннадцати часов ночи мы легли спать, но вскоре услышали, что кто-то сильно стучит в двери. Муж вышел в переднюю узнать, кто там. Потом я услышала много шагов и крики на немецком языке, среди которых разобрала возглас: «Хенде хох!»

Я вскочила с постели и выбежала в переднюю. Здесь увидела такую картину: к нам ворвалось пять немцев в темно-зеленых мундирах. В каком звании они, я не знаю до сих пор, во всяком случае — не простые солдаты. Муж стоял с поднятыми руками, а справа и слева — два немца с нацеленными на него револьверами. Мне тоже приказали поднять руки. Два других фашиста производили обыск в кабинете мужа, переворачивая все в шкафах, но не нашли ничего компрометирующего. Один из немцев обходил все другие комнаты, что-то разыскивая. Потом мужу было приказано одеваться.

Я подала ему одежду, которую немцы перед тем осмотрели. Даже носовой платок один из фашистов ощупал. На вопрос мужа, надо ли ему что-либо взять с собой, фашисты ответили, что ничего не нужно. Они не дали ему взять ни шляпы, ни плаща. Портфель с документами и деньгами, который я в последнюю минуту хотела подать мужу, взял себе один из немцев.

Муж, прощаясь со мной, сказал только, что совершенно не знает, в чем дело. Немцы отвели его в автомашину, стоявшую на улице, в которой (как стало известно позже) были уже профессор Виткевич и профессор Стожек с двумя сыновьями. Машина поехала вниз по улице Набеляка, на которой мы тогда жили.