Ночные страхи

Ферди не покупал прибор, он арендовал его на месяц и собирался вернуть по истечении этого срока. А пока срок не истек, можно пользоваться им вовсю и испытывать его «баламутские» наклонности. Но в таком формате прибор не желал с ним общаться и упрямо молчал. Ферди не мог понять: неужели он лишился доступа к его тайнам? Кодовое число по-прежнему было записано на листке – эта абракадабра от современной науки, тринадцать символов, включая буквы и цифры, в случайной последовательности. Набрать их правильно было не так-то просто, зато неправильно – проще простого! Сколько бы он ни пытался, он все время ловил какие-то иностранные радиостанции, вещавшие о проблемах – экономических, политических, расовых, – совершенно ему чуждых. Казалось, человеческие отношения в тех странах не заслуживали внимания: число участников любого начинания, протеста или жалобы должно было исчисляться тысячами, чтобы стать достойной темой для новостей.

Ферди задавался вопросом: была ли у тех людей личная жизнь среди этих тысяч, десятков, сотен тысяч или миллионов, значивших для них нечто большее, чем условная связь с иной цивилизацией? Ему было сложно об этом судить, сам он вырос в маленьком сообществе, входившем в сообщество побольше, которое, в свою очередь, входило в еще большее сообщество – и дальше этого опыт общественных и личных отношений Ферди не простирался, число его друзей и знакомых не превышало сотню человек.

Приближался день, когда Ферди должен был вернуть радиоприбор, и он ни капли об том не жалел. Эта штуковина ничего ему не дала, лишь только напомнила о давних событиях, мыслях и впечатлениях – о суматохе молодости, когда он заблуждался и поступал опрометчиво, хотя и без злого умысла. Они были против него, они на него ополчились, и если они потерпели крушение, то это была их вина, а не его. Через радиоприбор они выражали ему свою неприязнь, и он не мог отделаться от них в предрассветные часы, когда мысли не слушались и он был особенно беззащитен перед чувством вины, пусть даже и ложным. Они не жалели его. Как он надеялся, что они парили (и парились!) в каких-нибудь адских пределах – он почти не сомневался, что они мертвы, – и мучились от своих наваждений, которые внушали и ему тоже! Может, подарить им эту новую машину, этого черта в табакерке, который покажет им, где они сошли с пути истинного?

Если кто-то из них еще жив, хотя он уже очень давно ничего о них не слышал, кроме как в предрассветные часы и через сомнительное посредничество радиоприбора, Ферди запросто мог бы подарить ему эту машину. А еще проще и дешевле будет вручить им фотокопию ее изречений, добросовестно записанных другой машиной – «С приветом от мистера Фердинанда Кростуэйта», – и оставить остальное на их усмотрение. Или на усмотрение его душеприказчиков, если они охотятся за его деньгами.

Деньги, деньги – вот корень зла. Эти люди считали, что он должен им деньги, и ему пришлось доказывать через суд, не жалея тех самых денег, что они неправы.

Он снова попробовал ввести нужные цифры и буквы, и внезапно прибор подал голос.

– Люди, которые у вас на уме, придут к вам сегодня около одиннадцати вечера.

Как ни странно, Ферди испытал облегчение. Во-первых, он не думал, что они придут, но, если все же придут, он будет рад, когда их визит подойдет к концу.

Послышался звонок в дверь – и вот они вторглись к нему, излучая странное свечение в полутемной передней.

– Что вам нужно? – спросил он.

– Нам нужен ты. – Они обступили его, одетые по современной моде, поэтому ему было трудно отличить мужчин от женщин.

– Боюсь, вы меня не получите, – сказал он, – что бы вы там ни думали. Будьте добры, уходите. – Он положил руку на телефон, едва различимый в полутьме, и не убирал ее, пока вокруг него вились эти полуодетые, полуреальные, полузабытые фигуры.

– Кто вы? – спросил он. – Когда-то я видел кого-то из вас или кого-то вроде вас.

– Закройте дверь, – сказал кто-то, и дверь закрылась.

– Дело такое, – проговорил самопровозглашенный привратник, к которому придвинулись остальные, побуждаемые стадным чувством. – Дело такое. Возможно, мистер Кростуэйт не помнит нас, но мы его помним.

Они начали наступать, и их присутствие, индивидуальное и коллективное, действовало на него гораздо сильнее, чем если бы они говорили с ним по одному.

Ферди словно пребывал в кошмарном сне оттого, что при всей ощутимости их присутствия, когда они все теснее сжимались вокруг него, не узнавал говорившего – вожака стаи. Они все наступали, и он угадывал в их бледных лицах полузабытые черты, знакомые ему со школьной скамьи, – как безжалостно обошлось с ними время! Они продолжали его теснить, и в их глазах не было теплоты. Он хорошо помнил подобные взгляды – на лицах школьных товарищей, на лицах многих мужчин и даже некоторых женщин, встречавшихся ему на жизненных виражах. Какое зло он им причинил, чтобы вызвать такую враждебность, такую сплоченность против него? Все деньги, деньги!