Ночные трамваи

Зигмунд Янович прочел бумаги один раз, второй. За свою долгую работу он привык к неожиданным поворотам дел, и это вот заявление, подписанное главным свидетелем обвинения по делу Вахрушева, где он не только отказывался от своих показаний во время следствия и на суде, но и утверждал: вынудили их дать под угрозой, не было для него внове, случалось и такое, и, если подобное подтверждалось, тогда возникало дело против следователя, до сих пор это происходило со следователями милиции, а тут… Если эти бумаги правда, то тень падает на прокуратуру — учреждение, стоящее на охране правопорядка, которым он руководит долгие годы; получить такую оплеуху… Впрочем, уж бывало и другое: отказ свидетелей от своих показаний возникал по иным причинам: случался и подкуп, угрозы разных людишек: мол, если не откажешься — поплатишься, да мало ли что… Могло быть такое? Вполне. Нет, здесь неважно, что принесла это заявление дочь Найдина, которому он всегда верил, ведь женщина, пришедшая к отчаянию, способна на многое… Так или иначе, но бумаги нуждались в особом расследовании; он бы отнесся к ним, скорее всего, привычно, — ведь каких только дел не поступает в прокуратуру! — но то, что за ними стоит Петр Петрович, он при всем желании быть сверхобъективным отбросить не мог. Ведь в самом-то деле не растратил же он всего человеческого и не превратился в машину, лишенную каких-либо эмоций… Итак: с одной стороны Найдин, а с другой — его заместитель Фетев, человек в юридических кругах репутации безупречной. Были такие, что считали Фетева талантом, и хоть Зигмунд Янович многого в Фетеве не принимал, но факт остается фактом: когда Фетев работал следователем, то у него нераскрытых дел не бывало, ни одного возврата на доследование, ни одной ошибки не всплывало на суде, дела от него уходили чистые, ясные.

Лось знал: в обкоме ходили разговоры: мол, надо думать о Фетеве как о будущем прокуроре области, все данные у него для этого есть, и если сейчас Лось затеет дело против Фетева, это можно счесть за страх перед молодым человеком, готовым занять его место. Глупость, конечно, но… Он не дал в себе пробудиться ни чувству удивления, ни возмущения, да и никакому иному, он должен быть сейчас холоден до предела, а то, что эти бумажки взрывчатка и она рано или поздно сработает, — ясно. Взрыв будет направлен и на него, на его репутацию бескорыстного служаки, на его честь и достоинство, ибо он, если притормозит ход этих бумаг, невольно прикроет Фетева, а стало быть, начнет ложную борьбу за «честь мундира». Найдин ведь прислал к нему свою дочь, чтобы предупредить: старик не остановится, он сумеет пробиться и дальше, а дочь у него решительная, она направит отца в нужном направлении, и они добьются пересмотра дела… Вот теперь ясно, что такое Светлана — она для Найдина будто детонатор, может так его распалить, что заглохший вулкан взорвется, ведь имя Найдина — в истории… Вот как все непросто и требует осмысления. Но вряд ли эта женщина даст ему время…

Пока он размышлял, Светлана успела не только поесть, но и вымыла посуду, все убрала на кухне.

— Ну что вы мне скажете? — спросила она.

— Скажу, — вздохнул он, — что ни один юрист не имеет права принимать жалобщика на дому. Устраивает?

— Нет. Я была у вас сегодня на работе. Разговаривала с товарищем Фетевым.

Он без труда уловил иронию в слове «товарищ», усмехнулся:

— И вы показали ему эти документы?

— Нет, — рассмеялась она. — Я туда ходила совсем по другим причинам. Мне надо было самой убедиться, что Круглова права.

— Убедились?

— Да.

— И каким же образом?

— Вот, Зигмунд Янович, вам не приходило на ум, что Фетев похож на ласкового тигра. Мне говорили — на кота, но я его тигром увидела. Поднимет лапу, словно хочет погладить, ты подставишься, а он когти выпустит, да так схватит — мертвой хваткой, — пока она это говорила, улыбалась, но тут же нахмурилась и теперь уж речь ее сделалась резкой. — Он мне угрожал. Очень серьезно. Мол, я живу в Москве, а муж обитал в Синельниках. Вахрушев осужден с конфискацией. А мои-то вещички не тронули, упустили. Да и денег у Вахрушева не нашли. Значит, они могут быть у меня. Из всего этого я должна была сделать вывод: если буду заниматься делами мужа, то надо мне ждать обыска, ну и конфискации, а если посижу тихо, то сия чаша меня может миновать. Прямо это, конечно, сказано не было. Но угадывалось легко. Мол, живи, но не рыпайся, с огнем играешь… Какая женщина от такой угрозы в наши дни не дрогнет?

— Вы дрогнули?

— Нет, ведь у меня в сумке были эти документы.