Ночные трамваи

— Нет, я сама так решила.

Он подумал немного, встал, прошелся по комнате, потом остановился напротив и сказал:

— Ну что же, я помогу тебе этим заняться. Оформим командировку, полетишь куда хочешь… Если нужны будут помощники — найдем. Но сначала ты запустишь программу в группе. Для этого нужно три месяца.

Все, что он говорил, было правильно. Светлана знала: все, что он дальше скажет, тоже будет правильным. Ее учили: прежде дело, потом — личное; сотвори то, чего от тебя ждут, а после хоть взвейся в поднебесье вольной птицей, вот ведь еще и помощь предлагают.

— Но я не смогу, Матвей. Три месяца… Ничего не смогу, пока Антон мается и я не знаю твердо: верно ли это или нет. Мне ведь не будет никакого прощения, если за это время с ним что-нибудь случится.

— От кого прощения? — не понял он.

— От самой себя.

— А-а-а, — протянул он и качнулся на носках. — Это на тебя похоже, — и тут же голос его отвердел. — Ну вот что, милочка. Всяким взбрыкам есть предел. Я сейчас точно изложил программу. Мы поможем тебе всеми силами. Но если ты будешь упираться, то… прости, сама знаешь: пустые угрозы для меня чужды. Я привык действовать.

Теперь она видела: это вовсе не улыбка, это такой оскал, и он был ей знаком, она уж наблюдала Матвея спокойным и безжалостным, он и в самом деле никогда попусту не угрожал, был хозяином своего слова. Она это обнаружила впервые после того, как старик Кудрявый — величественный профессор с окладистой серой бородой — поднял неожиданный ор на ученом совете, где Матвей обосновывал необходимость расширения работ и просил еще денег и ставок. Старик сорвался, побагровел, стал кричать:

— Глобальности захотелось! Да это один из первых признаков лженауки. Она, видите ли, мелочишкой не занимается, всякие там законники Ньютона — это для нее семечки, ей масштаб подавай, чтобы от края до края полыхало… Слышали такое, видели. Даже с самим Трофимом Денисовичем были знакомы с… Помним его великий план преобразования природы, — и тут же он хлопнул могучей пятерней по столу. — О премиях, черт вас дери, мечтаете. Не о деле — о премиях, о престижности. Хотите на эти деньги поминки по традиционным законам… Э-э, да, — он вдруг обмяк, сел и неожиданно заплакал.

Как ни странно, но речь его повлияла на совет, — ни денег, ни новых ставок Матвею не дали в тот раз, а когда совет был закончен, он улыбнулся Кудрявому, сказал:

— Ну что же, ответный удар за мной.

И он последовал, этот удар, очень неожиданный и сильный. У каждого старого профессора есть свои слабости, были они и у Кудрявого, и одна из них — его ученица, красавица Гульсара Азаматова. У нее был быстрый ум, она могла работать по двенадцать — шестнадцать часов, она всем улыбалась, никому не причинила обиды, никакого зла, и все относились к ней как к умному и славному ребенку, потому на защиту пришли как на праздник. Зал был полон, несколько человек принесли цветы. Директор, он же председатель совета, надел свой лучший венский костюм, он и открыл совет речью: ныне, мол, предстоит славное событие — Гульсаре дана возможность показать во всем блеске свой талант.

Она и показала его: не заглядывая в записи, легко и свободно изложила главное в своей работе. Приятно было задавать ей вопросы, она отвечала на них свободно, защита текла легко и красиво, хотя все понимали, какой труд лежал за всем этим. И вот уж когда вроде б стало ясно: надо закрывать прения и переходить к тайному голосованию, неожиданно попросил слово Матвей.

Он неторопливо шел по проходу к трибуне, и по мере того как двигался, в зале устанавливалась немая тишина, так что был слышен легкий скрип кожи его темного пиджака. Он поднялся, поправил водолазку на горле, и Светлана ощутила, как, видимо, и многие в зале, что сейчас произойдет нечто небывалое, уж очень страшной была усмешка Матвея на чуть побледневшем лице.

— У вас есть диссертация? — обратился с вопросом Матвей к ученому секретарю, худощавому коротышке в легкой затертой кожаной куртенке, с вечной надменной усмешечкой. Как ученый он из себя ничего не представлял, потому тщился показать: он в институте и есть подлинный хозяин, а не директор, который вечно в разъездах. С Матвеем у него были хорошие отношения, и потом, вспоминая происходящее, Светлана подумала: этот коротышка, пожалуй, знал о предстоящем выступлении Матвея, уж очень с большой готовностью отозвался:

— Она передо мной.

А дальше все развивалось, как по подготовленному сценарию.

— Я буду читать куски, а вы сравнивайте с текстом диссертации. Открыли страницу седьмую? Есть? Я читаю, — он прочел абзац. — Ну что, слово в слово?

— Почти, — ответил ученый секретарь.

Так он прочел еще несколько абзацев и опять получил подтверждение ученого секретаря. Светлане да и многим в зале стало ясно, куда Матвей клонит: он нашел источник, откуда переписаны были Гульсарой эти абзацы.

— Ну вот, — подтвердил он. — Я, как вы уж догадались, читал не из диссертации. А из трудов уважаемого профессора Кудрявого. Конечно, профессор имел право поделиться своими размышлениями с ученицей. Но, я полагаю, не так явно.