Ночные трамваи

Войну он встретил командиром полка. Наверное, сейчас это и представить трудно: было ему тогда двадцать шесть, а уже имел три шпалы в петлицах, все-таки он был героем финской, да и майор, под началом которого он служил, стал генерал-майором. Первый бой в Прибалтике он вел 24 июня, успел расположить батальоны на холмах, и уж на рассвете показались мотоциклисты, а затем танки с пехотой. У него был опыт, он знал: надо особое внимание обращать на фланги, артиллерию заставил выкатить на прямую наводку, — двадцать танков тогда они подбили, продержались до вечера, а потом, в темноте, по приказу, стали отходить. Все-таки он уж был обстрелянным командиром, сумел взять в свои руки полк, не допустил паники, хотя и тяжело было отступать… И все же он не любил вспоминать войну. Конечно, много случалось на ней разного, но вспоминать для него значило возвращаться не только мыслью, но и всем существом в дни, пахнущие дымом разрывов, смрадом пожаров, трупным ядом, кровью.

О смерти Алисы он узнал в сорок втором, только к этому времени прибыла почта с уральского завода, где сообщалось: произошла страшная история. Цех, где она работала, готовил снаряды, взрывчаткой снесло чуть не половину линии, никто до причин этой аварии докопаться не мог. Алиса эвакуировалась с заводом в сентябре, он от нее так и не получил ни одной весточки.

А вот Лося он встретил на войне, и встреча эта была для него важной. В сорок третьем его назначили командовать дивизией, он ехал в «виллисе» мимо двигающихся по грязи войск. Шоферу наказал, чтобы ехал не торопясь, дивизия была только сформированная, и он внимательно вглядывался в солдат, одетых в новые шинели, легко отличал тех, кто уж был обстрелян. И вот, когда «виллис» стал объезжать застрявшую в колдобине машину, которую пытались вытолкнуть плечами из жирной лужи солдаты, мелькнуло знакомое лицо офицера, он было проехал мимо, но что-то дернулось в нем, он кивнул шоферу: ну-ка давай назад, тот и разворачиваться не стал, подъехал задом, и едва поравнялись с машиной, как на него глянули грустные глаза, задрался нос с бородавкой.

— Лось? — ахнул он.

Тот вскинул руку к козырьку фуражки, хотел что-то доложить, но Найдин легко перебросил тело через борт машины, спрыгнул в грязь, она разлетелась, попала на шинель Лосю, но Найдин ему и опомниться не дал, сильно притянул к себе, обнял.

— Зигмунд! — заорал он. — Черт тебя забрал… Зигмунд!

В нем вспыхнула необоримая радость, заставившая забыть обо всем на свете, будто он встретил самого родного человека. Лось и был таким, пожалуй, единственным из всех близких с довоенных лет. Вокруг стояли ошарашенные этим его порывом бойцы, а он все мял, прижимал к себе старого товарища.

— А ну давай ко мне! — приказал он, подталкивая Лося к машине.

— Мне доложиться надо, — огляделся Лось. Только сейчас Найдин заметил на нем погоны лейтенанта.

— За тебя доложатся. Угрюмов! — кивнул он своему адъютанту.

Тот крикнул свое «есть!», и Найдин услышал, как он спрашивал солдат: какая часть?

Они добрались до командного пункта, он размещался в каменном полуразбитом доме. Когда Лось скинул шинель, торопливо стал застегивать пояс на гимнастерке, Найдин разглядел его и удивился, что тот вроде бы остался таким, каким знал он его на курсах и на Карельском перешейке. Думалось, прошла целая жизнь, такая большая и сложная, а прошло после их расставания только три года.

Они сидели за столом, ели наваристый, горячий борщ, пили водку. Зигмунд поначалу стеснялся, чувствовал себя неуютно, но Найдин на него прикрикнул: какого черта на погоны смотришь, я тебя как старого товарища сюда затащил, и Лось рассмеялся. Рассказывать, что случилось с ним, ему явно не хотелось, но Найдин его заставил: самому было важно знать, как на самом деле Лось исчез из их жизни. К тому времени он уже кое о чем был наслышан, как пропадали и в тридцать девятом году, и раньше, и позже военные, кое-кто из них вернулся из дальних мест, были и такие, что принимали большие соединения, но и те, вернувшиеся, старались отмалчиваться. Однако же Лось рассказал, что после финской, когда Найдин еще лечился, он решил написать рапорт. Ему думалось: то, чему учили их на курсах, нельзя забывать, а учили их, что командир должен уметь мыслить, уметь не только принимать сложные решения, но и учитывать ошибки, если они по какой-либо причине произойдут. Вот он в своем рапорте и написал, что бои на Карельском показали: без автоматов сейчас не обойтись, надо учить командиров обходным, сложным маневрам и придавать особое значение разведке. Если бы все это знали до начала боев, то не было бы таких потерь. Он думал, рапорт его как-то поможет, дойдет, может быть, до наркомата обороны, а его вызвали в особый отдел, стали допытываться: почему отец его уехал из Польши, а он и сам не знал, отец ведь умер.