Ночные туманы

Я поражался, как Всеволод ориентировался в тумане, застилавшем все море. Он всегда шел уверенно, подбадривая меня зеленым своим огоньком. Катера выдерживали дикую качку, волны хлестали в лицо, краснофлотцы валились с ног, вода заливала моторы. Севу прозвали "асом дальней разведки". Все, начиная с боцмана Стакана Стаканыча и кончая молоденьким матросиком Кедриным, считали, что с Гущиным не пропадешь ни в какой беде. Так и получилось, когда я в тумане наткнулся на затонувшее судно и катер мой стал тонуть. Я был ранен.

Сева перескочил к нам на борт, приказал заложить пробоину шинелями и бушлатами, выкачивать воду, и катер благополучно добрался до базы.

Сырин "заболевал" всякий раз, когда мы выходили в опасные походы. "Заболел" и в тот раз, когда мы побывали в порту у врага и поставили у него под носом мины.

От нас корреспонденты ничего не добились. Но Сырин дал интервью: выходило, что успех был достигнут под его руководством. Васо негодовал, Сева посмеивался. И только любимцу нашему, поэту Алымову, шепнул, чтобы тот не упомянул, чего доброго, в своих стихах Сырина. Стихи Алымова на флоте любили и знали их наизусть:

Для всех наступил испытания час:

Защитник Отечества каждый.

Трус умирает тысячу раз,

Герой умирает однажды.

Алымов читал и шутливые стихи, веселившие краснофлотцев:

Что ж ты, Вася, друг большой,

Зря себя так мучишь?

Если любишь всей душой,

Весточку получишь.

Этот неунывающий человек был настоящим бойцом.

Среди адмиралов и среди краснофлотцев у него было много друзей. (Мне привелось с ним встретиться после войны. Вспомнили прошлое. Он обещал приехать на Черное море, но вскоре погиб в Москве по несчастной случайности.)

Наши моторы были изношены, борта катеров залатаны. Нам было приказано забрать раненых и перебазироваться в Батуми. Под покровом ночи мы, нагрузив катера до отказа, покинули Севастополь. Я забежал к Фелицате Мартыновне. Она наскоро завернула что-то своему старику в узелок, просила передать, что жива. В это время грозно загремели зенитки, и весь домик Куницыных осветила повисшая над Корабельной стороной "люстра".

Фелицата Мартыновна обняла меня и горько заплакала.

- Чует мое сердце, не увижу я своего старика. - Щеки ее были мокры. Пусть Гаврилыч шарф теплый носит, ему простужаться вредно. Присмотри, Сережа, за ним.

- Присмотрю.

- На тебя одного я надеюсь. А ему скажи, чтобы обо мне не тужил.

Тяжело было уходить с Корабельной.

Мы совершили переход в тихую погоду, темными ночами. Розовым солнечным утром очутились на подходе к бухте, окруженной горами. На берегу наших раненых ждали санитарные машины. Над белыми кубиками домов висели аэростаты заграждения, на набережной было много военных. В бухте прижались к причалам несколько кораблей, один из них - инвалид-крейсер с оторванным носом.

На бульваре аджарцы пили из крошечных белых чашечек кофе, совсем как в шестнадцатом, когда мы, мальчишки, искали пароход, на котором мечтали уйти в Севастополь.

Сдав раненых, катера развернулись и подошли к Морскому вокзалу, в пакгаузах которого размещались теперь мастерские.

- Шурочка! - закричал Сева. Он перепрыгнул на стенку и схватил в объятия жену. Она была в кителе с погонами техник-деятенанта, в беретике с серебряным "крабом". Он целовал ее жадно...

- Как Вадимка?

- Растет, - поправила Шурочка свой берет. - Ты, что же, ремонтироваться пришел?

- Так точно.

- Отремонтируем. Здравствуйте, Сережа. Рада вас видеть. А вот и Мефодий Гаврилыч.

- Ну, как там у нас в Севастополе? - спросил торопливо подошедший Куницын. Я протянул ему узелок.

- Жива?! - воскликнул он радостно.

- Ну конечно, Мефодий Гаврилыч!

- А я-то уж думал... - и старик протер запотевшие очки. - Ну, как она, Фелицата?

Он никак не мог справиться с туго завязанным узелком.

- Мы тут под пальмами жаримся, а Фелицата, сердешная... Корабельная-то наша цела?

Я успокоил его, сказал, что Корабельная пострадала меньше всего.

Тем временем подогнали краны, и катера наши очутились на стенке. Боцман и краснофлотцы подбили клинья под блоки. Мефодий Гаврилыч, уже успокоившись и рассмотрев содержимое узелка, подозвал подручных. Пожилой бородач волок за собой длинный шланг пневматического молотка.

- Подлечим катерки ваши, да и вам, думаю, подлечиться придется: врачи здесь строгие! - сказал Мефодий Гаврилыч. - Живем, хлеб не даром жуем!..

Повсюду вспыхивали зеленоватые огоньки электросварки. Под катерами, под сейнерами, на палубах кораблей суетились люди в рабочих комбинезонах.

- Заменяем стволы, обшивку, моторы, - пояснил Мефодий Гаврилыч.

Разместив команду на берегу, в каменных белых казармах, мы со Всеволодом пошли к Шурочке.

Она жила неподалеку от порта, в узкой, заросшей глянцевитой зеленью улице. Все казалось здесь удивительным: и невзрытые мостовые, и дома с неразбитыми стеклами, и аккуратненькие калитки. Нас встретила хозяйка-аджарка, приветливая и загорелая. Вадимка возился во дворике с сыном хозяйки и долго не шел на зов.