Ночные ведьмы

Когда я начала писать свои воспоминания, то с удивлением обнаружила, что не могу встать на позицию постороннего наблюдателя. И мне вновь пришлось пережить описываемое. Те же волнения: возбуждение, радость, отчаяние, горечь утрат, торжество победы. И даже болезни те же появились — бессонница и крапивная лихорадка.

Из-за кустов вдруг неслышно вышел паренек лет восьми и изучающе уставился на нас васильковыми глазами.

— Откуда ты, прелестное дитя? — удивилась Руфина.

— А вы чьи будете? — строгим тоном спрашивает маленький следопыт.

Он сразу учуял в нас «чужаков».

— Мы из Москвы.

— А что вы здесь делаете?

— Вспоминаем.

У мальчика на лице удивление.

— Садись, послушай, — предлагает Руфа. Популярно, простым языком, она начинает рассказывать ему о нашем полку. А ведь у нее талант! Не зря кончала педфак в институте. Мальчик слушает ее с интересом.

Потом мы выяснили семейное положение нашего юного знакомого. Колин отец работает шофером, мать — в полевой бригаде. Есть маленькая сестричка Галка. Учится Коля без троек, любит шахматы. Намерен стать… тут он запнулся и немного смутился.

— Ну, ну, смелее, не стесняйся.

— Космонавтом, — твердо произнес Николай.

— О-о! — почтительно воскликнули мы. Летать в ракете — мечта многих мальчишек теперь. Молодец, Коля, дерзай!

— Засиделись мы здесь, — поднимаясь с травы, говорит Леша, — пора ехать дальше.

Коля, как вежливый хозяин, проводил нас до машины. Нужно бы подарить ему что-нибудь. К сожалению, ничего космического у нас нет. На глаза попалась коробочка с дорожными шахматами. Это подойдет, пожалуй, — хлопец ведь увлекается и шахматами.

— Возьми на память. Желаем тебе стать чемпионом.

— До свиданья, космонавт, — Леша по-мужски жмет ему руку.

— Счастливо вам! — прощается Коля. Он долго машет вслед одной рукой, поддерживая другой штанишки.

— Вы удивительно везучие, — утверждает Леша, — уж который раз подмечаю — мы встречаемся именно с теми, кто нужен. Вот и в Сеще. Теперь этот космонавт всем своим друзьям расскажет о беседе с нами, о женском полку. И пойдет молва…

— Это хорошо. Значит, и здесь сделали кое-что полезное для нашего полка, — с удовлетворением говорит Руфа.

— Реклама? — опять не унимается Леша.

— Нет, пропаганда, — спокойно поправляет Руфа.

— А малец-то, видать, смышленый, — говорю, — вы заметили, какие у него глаза? Пытливые, умные.

Говорят, что глаза — зеркало души человека. Я верю в это определение. Ум, темперамент, характер нередко можно разгадать по «свечению глаз».

Мне припомнились сейчас глаза одной нашей летчицы. Много раз смотрела я в них при различных обстоятельствах. Оттенки «свечения» бывали самыми разнообразными. Но всегда среди них неизменно выделялся главный, направляющий луч — воля.

Когда наши взгляды скрещивались за шахматной доской (а шахматные баталии были особенно частыми именно здесь, в Сеще), я видела, как от этого основного луча брызгали лукавые с хитринкой искорки. Когда же летчица брала в руки мандолину и разучивала что-нибудь трудное, мне казалось, что именно тот упорный луч управлял ее пальцами. Я не видела ее глаз в момент боя с вражескими зенитками и прожекторами — никто не может заглянуть в глаза летчицы в такие минуты. Никто, кроме разве смерти. Но я уверена, что луч воли светился тогда всеми огнями ярости.

В марте 1945 года я увидела эти глаза на фоне белой подушки в госпитальной палате. В них влажно блеснула радость. Но потом я с тревогой заметила, что тот, самый сильный луч едва пробивается сквозь тугую завесу боли и отчаяния.

…В ту ночь многие наши экипажи не вернулись с задания. Сумасшедший ветер, неожиданно задувший с Балтики, принес тяжелые тучи липкого снега. Фантастический вихрь смешал землю с небом и понес фанерные самолетики в неизвестном направлении. Не видно было никаких ориентиров, ни земных, ни небесных, чтобы определить, куда сносит. В снежном смерче все кружилось, кипело, бушевало. Это было как светопреставление. Чудом ли, нет ли, все экипажи приземлились благополучно в разных местах — кто на поле, кто на дороге, кто на льду озера. Поутру они слетелись в полк. Не было только летчицы Клавы Серебряковой со штурманом Тосей Павловой. Несколько дней полк жил в тревоге — о подругах не поступало никаких вестей. Наши поиски были безрезультатными. Когда начали гаснуть надежды, с другого фронта пришла весть: там в армейском госпитале лежат две тяжело раненные летчицы.

— Аронова, лети немедленно, — приказала мне Бершанская, — это, наверно, наши.

Я мчалась на полных газах. Но все казалось, что самолет летит медленно.

И вот я сижу у их коек. Клава лежит неподвижно, бледная, ей трудно говорить. Штурман Тося Павлова, тоже прикованная к постели, с передышкой рассказывает: