Ночные ведьмы

— Почти от самой цели, от Данцига, мы летели в снежном буране. Земли не видно, решили придерживаться только курса. А ветер, оказывается, был шквальный… Когда горючее подошло к концу, снизились, стали искать место для посадки. Я выстрелила ракету, другую. Присмотрели площадку, вроде ровная. Клава делает заход. Все идет хорошо. Вдруг самолет заваливается, треск, удар и дальше уж я не помню… Очнулась утром от каких-то толчков. Смотрю — лежу в снегу, а рядом стоят несколько мальчишек и палками откапывают самолет из-под снега.

— Дети, мы живые… — набравшись сил, сказала я. Ребятишки перепугались, услышав голос. Побежали в поселок, привели взрослых. А Клава-то все еще без сознания была… Вот так мы и оказались здесь.

— Но что же случилось в момент посадки?

— За провода, оказывается, зацепились…

Среди беснующейся пурги можно ли разглядеть тоненькую ниточку проводов!

…Год спустя, уже после войны, несколько наших однополчанок, которые учились в ВИИЯКА, шумной толпой ввалились в одну из палат главного военного госпиталя в Москве. Клава Серебрякова только-только начинала учиться ходить. Переломанные ноги, окостеневшие суставы не хотели подчиняться. Но в ее глазах уже отчетливо светился хорошо знакомый мне луч вместе с колючим упорством и радугой надежды. «Будет ходить!» — поверила я тогда.

Через несколько лет в Москве, в театре Советской Армии, проходила встреча бывших летчиц с юношами и девушками столицы. Молодые москвичи с интересом слушали выступающих.

— Слово имеет бывшая летчица 46-го гвардейского Таманского полка, ныне учительница из города Октябрьского, Клавдия Федоровна Серебрякова, — объявил председательствующий.

Клава легко взошла на трибуну, и в притихший зад блеснул из ее глаз все тот же сильный, яркий луч — луч воли. Она говорила хорошо, с огоньком.

— Приезжайте к нам в Октябрьский! — обратилась Клава с призывом к сидящим в зале. — Город молодой, строится, работы на всех хватит!

В перерыве я подошла к ней и по-дружески, как всегда было между нами, сказала:

— Молодец, Клава-джан (так ее звали близкие подруги в полку). Твоей энергии может позавидовать любая молодая девушка. Только вот располнела ты зря. Много, наверное, сладкого ешь?

— Понимаешь, Рая, в мире столько вкусных вещей, у меня же совсем нет силы воли, чтобы запретить себе их есть!

А в глазах — хитринка…

В Брянске у машины отказал стартер. — Сдает старушка, устала, открывая капот, с сожалением говорит Леша.

Теперь он заводит мотор ручкой. На нас бросают кто удивленный, кто насмешливый взгляды — «Волга», а заводится как грузовик!

Проехали Рославль, без остановки прошли через Смоленск. Около Орши уже под вечер со вздохом облегчения выехали на Минское шоссе. Теперь до Озерец рукой подать.

Как всегда перед узловым пунктом, начинаем приводить в порядок вещи в кабине и себя. Причесываемся, оправляем платья, вытираем пыль с лица и рук специальным дорожным лосьоном. Мы хотим предстать перед отцом с матерью свежими и красивыми. Руфа, смотрю, даже губную помаду достала. А у меня вот один случай на всю жизнь отбил охоту красить губы.

Было это где-то в Польше. Приехала однажды к нам в полк кибитка с надписью «Военторг». Но на лотках были в основном пудра и губная помада. Однако этот товар, казалось бы ходовой среди женщин, не раскупался летчицами. Тогда кто-то сказал (может быть, сам же продавец), что помада предохраняет губы от обветривания. У нас многие страдали от этого. Начали покупать. Купила и я тюбик. Вечером перед вылетом густо намазала губы. В полете же забыла, конечно, об этом. Когда от встречного потока воздуха в носу становилось влажно, я, как обычно, рукавом комбинезона проводила справа налево. (Да простится мне такая откровенность! Носовой платок не всегда был под рукой.) Вернулась с задания, пришла на КП с докладом. «Что с тобой?» — в испуге спрашивают меня. Оказывается, я размазала по лицу всю губную помаду. Как на грех, у командирского столика сидел в ту ночь кто-то из офицеров дивизии. Смущение и стыд так зажгли мне щеки, что, наверно, и незаметной уж стала на них губная помада. Больше никогда не красила губы. И теперь не решаюсь — боюсь.

Деревня Озерцы находится в трех километрах не доезжая районного города Толочина. Прямо у шоссе. Здесь еще в двадцатом году поселился Степан Павлович Пляц со своей семьей. «Семья крылатых», — называют ее теперь некоторые журналисты. Этот эпитет напрашивается сам собой: четыре сына и две невестки — авиаторы. Давно разлетелись сыновья из родной хаты, но Степан Павлович и Наталья Моисеевна ни за что не хотят менять место жительства. Погостить у того или иного сына — с удовольствием, но уезжать из Озерец… «Вросли мы уж тут», — говорит мать. А дед Степан убежден, что самый лучший климат на земле — белорусский, что здешний воздух очень «пользительный» для здоровья. И, судя по нашему деду, с этим можно согласиться. Он 1883 года рождения, но до сих пор не знает, где у него сердце.