Ночные видения

Взошло солнце, и в коже стало тепло. Я потянулась, запуталась в Милли и стала толкать ее локтем, чтобы подвинулась. Медленно разгорался день. Семья вышла из дома, ко входу в который вело крыльцо. Сначала отец, похожий на того, которого мы видели вчера вечером, потом два незрелых типа, затем еще женщина, которую мы приняли за их мать. Солнце прошло над нами, не прямо через зенит, а ближе к одному краю неба. Наконец жители дома или, по крайней мере, члены какой-то семьи один за другим вернулись. Я не уверена, что это были те же самые.

Солнце уже стало садиться, когда я поняла, что вместе с нами в коже находится кто-то еще, от чьего присутствия Милли прижимала меня к коже так, что я начинала вытекать наружу.

– Привет, Мам, – сумела проговорить я.

– Говорю вам, девочки, что можно отмечать один праздник, а вы думаете, что это позволяет вам гулять всю ночь.

– Нет, – сказала я. – Я просто… Прости, Мам.

– Даже не предупредили, – сказала она. – Чем я заслужила такое отношение?

– Мы ничего плохого не делали, – сказала Милли. – Мы даже далеко не ушли.

Мама повернулась к ней.

– А ты? Хочешь, чтобы с тобою стало то же, что с тетей Агнес? – сказала Мама.

– Нет, Мам, – сумела выговорить я.

Она долго молчала. Я думала, она потащит нас домой, что праздник для нас закончился, не успев начаться. Мама вздохнула.

– Разберемся с этим завтра. Чтобы к полуночи были дома, – сказала она. – Прямо отсюда к проводам и затем домой. Без остановок!

– Да, Мам, – сказала я.

– Милли?

– Да, Мам, – сказала она.

– Хорошо, – сказала Мама и исчезла так же неожиданно, как появилась.

Было просто темно, гудели уличные фонари, когда народ стал собираться небольшими группами, по два, по три человека, все в особых ложных кожах, туго натянутых на их собственные. Это были незрелые типы, лет двенадцати или менее. Их неизбежно сопровождал один взрослый из местных, который был без фальшивой кожи, но стоял со сложенными на груди руками на краю тротуара вдалеке от крыльца.

– Им что, не разрешают подниматься на крыльцо без ложной кожи? – спросила я.

– Не знаю, – прошептала Милли. – Если так, то чего они вообще приходят, если у них нет ложной?

Среди тех, кто поднялся на крыльцо, были люди в кожах, напоминающих животных, а также покойников. Другие выбрали себе кожи, которые мне ничего не напоминали: странные сверкающие фигуры с глазами как у насекомых; лица, скрытые под вуалью, на груди странные символы. Было даже несколько в устрашающих костюмах шутов.

– У них у всех разного рода кожи? – спросила я.

– По-видимому, разного, – ответила Милли. – У них разнообразные кожи.

– И что в этом хорошего? – сказала я, но на это у сестры не было ответа.

Они поднялись на крыльцо, прошли мимо нас, остановились перед дверью и позвонили. Когда дверь отворилась, все закричали ритуальную фразу «сладости или гадости». Но никаких шуток не последовало, только торопливо раздавали полные пригоршни конфет, после чего созданий с двумя кожами прогнали с крыльца.

– Так, что же, если быстро не раздать конфет, то тогда начинают подшучивать? – спросила я.

– Я так понимаю, что да, – сказала Милли. – Тогда намажут оконные стекла мылом или станут бросать гнилыми фруктами в фасад или убьют самого главного члена семьи.

Мне показалось, что первые две шутки сильно отличаются от третьей. Естественно, я предположила, что должны быть еще какие-то способы подшутить, промежуточной жестокости. Скажем, отрубить палец или долго мучить одного из второстепенных членов семьи, например незрелого типа или домашнее животное. Даже убийство кого-нибудь помимо главы семьи показалось мне вполне приемлемой шуткой.

Сестра утверждала, что свои сведения она получила из подслушанных разговоров и телевизионных передач, которые смотрела через окно местного гриль-бара, то есть из двух авторитетных источников, с которыми не поспоришь.

Мы могли бы продолжать спор, если бы обе одновременно не заметили, что один из двукожих на крыльце смотрит не на человека, раздававшего конфеты, а на нас.

– Тихо, – шепнула мне сестра.

Но двукожий подошел ближе, потом еще ближе и с недоумением стал рассматривать ткань, металл и резину манекена, содержавшую нас. Черные сапоги, оранжевая юбка, высокая черная шляпа с мягкими полями, непрактичная во всех отношениях, ложная кожа выкрашена в черный и оранжевый. В руках он держал черную метлу. Вероятно, представлял своего рода древнюю и неэффективную уборщицу.

Он подошел очень близко и заглянул прямо в глаза нашего манекена, а потом посмотрел чуть в сторону, и я поняла, что он смотрит через искусственную кожу прямо на мою сестру.

– Ты что там делаешь? – сказал тип.

Задним числом я думаю, что сестра, до тех пор никем не замеченная и считавшая себя невидимой, не была готова к тому, что ее увидят. Прежде чем я успела ее остановить, она взяла на себя управление руками манекена и сжала их на шее этого типа.

На крыльце поднялась суета, кто-то закричал. Ваза с конфетами упала и разбилась. Державший ее человек ухватился за искусственные руки, стараясь освободить ребенка.