Миктлантекутли щелкает каблуками и кружит Чиво, их пальцы едва соприкасаются, одна нога скользит вперед, другая назад, затем наоборот, пятка ударяется о носок, что напоминает мне
Вокруг нас на кладбище собираются тени призраков-музыкантов, трубачи, гитаристы и скрипачи, звенят шпоры и колокольчики, есть даже басовая гитара размером почти с Миктлантекутли.
Король делает поворот в три шага и сгибает колени как раз так, как следует, делает прыжок и беззвучно приземляется. Слышно, как аплодирует его тень.
Я подхожу к Сейнту и Абуэлите, которые сопровождают танец свистом.
На лбу Чиво появляются сверкающие почки роз, он вскрикивает, взмахивает руками, между тем стежки, образующие причудливые завитушки, распространяются по его щекам, он выставляет вперед ногу, приставляет к ней сзади другую и начинает кружиться на месте, как балерина, между тем как в глазах у него горит зеленый огонь. Миктлантекутли, поддерживая его, склоняется над лицом
Чиво снова вскрикивает, выкрикивает замысловатые ругательства и, замахнувшись прямой рукой, наносит сильный удар. Наклонившийся Миктлантекутли поддерживал в это время спину Чиво, и удар последнего сбил с короля высокий цилиндр.
А что там под этим цилиндром, вам лучше не видеть…
Под ним не макушка черепа, не отбеленные кости. Это дверь, дыра с крошащимися краями в не имеющей возраста стене, и благодаря ей мы заглянули в сам Миктлан – Миктлан, где вечно танцуют черепа и ноготки. Миктлан, где из сахара получается пламя…
Крики Чиво затихают, и мне кажется, что он сейчас уйдет. Как бы то ни было, Миктлантекутли с ним разделался. Король поднимает Чиво большой костистой рукой и забрасывает его, как мяч в бейсболе, в отверстие своего черепа.
Затем Миктлантекутли надевает цилиндр, делает нам прощальный поклон и спиралью уходит в облака тумана и листвы.
Только тут я перевожу дыхание.
Абуэлита издает удовлетворенное «клак-клак-клак», а Папины кости собираются в скелет, который поднимается на ноги.
Папа обращается с «клак-клак-клак» к Абуэлите, его глазницы опущены вниз, он – сама кротость.
Затем Абуэлита обращается с «клак-клак-клак» к Сейнту. Он подмигивает и говорит мне:
– До свидания, бато, было здорово, но прошло.
Затем он уходит, и сахарный череп умолкает.
Напоследок Абуэлита грозит мне костями пальца.
– Клак-клак-клак.
Я, как и Папа, стою уставившись глазами в землю.
– Да, мэм, буду вести себя хорошо, мэм.
Она почти ласково еще раз повторяет свое «клак-клак-клак» и вручает мне книгу черной магии.
Абуэлита оглядывается по сторонам, делает жест, значение которого, вероятно, общеизвестно в преисподней, и вместе с Папой исчезает. Другие призраки вокруг меня тоже начинают растворяться в воздухе, луна в небе снова делается обычной, и я понимаю, что времени осталось немного.
Я поворачиваюсь к Сэнти, он уже едва виден, но я еще не помирился с ним…
– Подожди! – говорю я, но он лишь печально качает головой, как будто я не прошел испытание, и без следа растворяется в воздухе.
Я смотрю на камень в головах его могилы, на кусок холодного мрамора, торчащий из темной земли. Эхо повторяет мое имя, его уносит ветер вместе с тем, что можно принять за «клак-клак-клак», только это и напоминает мне, почему я оказался здесь.
– Подожди меня, подожди, – умоляю я. Не для того же я прошел все это, чтобы снова потерять его.
Нахожу на земле нож с выкидным лезвием, и, хотя у меня болит предплечье, я стираю им имя «Сейнт» с сахарного черепа.
Возможно, толку от этого никакого и ничего не случится. Может быть, уже слишком поздно, волшебные чары перестают действовать на рассвете, и все это того не стоит, но я должен попробовать то, ради чего оказался здесь. Я не хочу начинать новый день на кладбище в одиночестве, если не считать сахарного черепа.
И даже если у меня получится, не знаю, надолго ли он сможет остаться, насколько ли сильны чары Абуэлиты, но надеюсь, их хватит на всю жизнь. Надеюсь, он сможет услышать, как я каждый день повторяю то, что мне так давно следовало ему сказать.
Я открываю
Поворот
Пол Кейн