Можете назвать то, что я делаю, «убийством», но слово это какое-то грубое, оно оставляет неприятный привкус во рту. То, что я делаю, – гораздо больше, чем просто прекращение жизни. Гораздо больше. Я превращаю свои жертвы из плоти в дух, освобождаю от бремени бытия, даю свободу быть с умершими, отправиться к месту вечного покоя. С наступлением конца всякие волнения прекращаются. У этой женщины были заботы, особенно после встречи со мной, но затем – раз и навсегда – в этом мире они исчезли. И в другом тоже.
Я изменил ее, преобразил. Это у меня получается лучше всего. На самом деле только это я и делаю. По крайней мере, сегодня.
Вы, наверное, задаетесь вопросом, есть ли у меня какая-то норма. Есть ли определенное количество людей, которых я должен пристроить? Нормы как таковой нет, но я стремлюсь забрать как можно больше. Некоторые от меня ускользают, одни случайно, другим так предначертано судьбой. Один, помню, услышал меня, но как раз когда он собирался повернуться, а я – взять его, кто-то окликнул его с противоположного тротуара – и все испортил. Мысли о том, кто бы мог находиться сзади, рассеялись, и он даже не подумал о том, что могло бы последовать через несколько секунд. Поворот, затем преображение.
Другая, помню, споткнулась и упала, не успев оглянуться. После этого ее волновали главным образом собственные ушибы, она достала телефон и стала звонить, ей требовалась медицинская помощь. Для меня это стало сигналом – пора уходить. Помимо всего прочего, раз она не может идти, значит, я не могу преследовать. Как сделать так, чтобы она услышала мои шаги? Когда намеченная жертва неподвижна, неподвижен и я.
Такое случается. К этому привыкаешь. Но испытываешь разочарование. Признаюсь, я иногда протягиваю к ним руку до того, как они оглянулись, до того, как меня увидели. Протягиваю руку, предвосхищая кульминационный момент, хотя, если им удается уйти, я огорчаюсь. Меня донимают мысли о том, что могло бы быть, о том, что переполнило бы меня потом. Речь не о поглощении души как таковом, но об ощущении, его сопровождающем. Награда ли это своего рода? Не знаю. Знаю только, до чего это приятно. Лучше любого наркотика, который пробовали вы, люди. Эйфория, подобия которой…
Но что толку пытаться объяснить, вы все равно никогда не поймете. Это процесс, в котором участвуем мы оба, каждый играет свою роль, если быть точным. Причина и следствие, одно влечет за собой другое.
И вот она, очередная жертва. Я беззвучно перехожу с одного места на другое, и мой взор неизбежно падает на него. Вон он бредет и уже выглядит как потерянная душа. Выглядит как добыча.
Ты. Да, ты! Время твое пришло.
Теперь твоя очередь.
Никто над ним не подшутил. Ни феи, ни демоны его не терзали.
Тим перезвонил в богадельню Святого Августина, и там всё подтвердили. Его бабушка умирала.
– Вы знаете, она уже некоторое время отказывается от пищи, – сказала Тиму дежурная медсестра, судя по голосу, не та, которая оставила сообщение на автоответчике, эта говорила не так мрачно-торжественно. Пожалуй, с учетом того, о чем шла речь, даже легкомысленно, как будто вот-вот рассмеется.
– Мы подпитывали ее внутривенно, и ей стало немного получше. Но сегодня вечером…
Сегодня она умирала. Надо же, чтобы это случилось именно сегодня! Она умирала и была одна, по крайней мере в том смысле, который только и имел значение. Ясное дело, рядом были медики, но не близкие, а это считается важным. Женщина, которая его воспитала и оберегала столько лет, которая его одевала и кормила, ускользала, и в это время его не было рядом с ней, чтобы подержать ее руку.
– Вы уверены? – спросил Тим, сознавая, что теперь его можно принять за самого бессердечного человека. Может, съездить? Может ли это сделать кто-нибудь за него? Нет, не то. Ведь это его бабушка! Ведь это благодаря ей он стал таким, поймите ради бога!
На другом конце линии послышался вздох, и затем дежурная сестра, едва не смеясь, сказала:
– Да, мы уверены, мистер Нолан. Если собираетесь приехать, поторопитесь, время не ждет.
Тим положил трубку и посмотрел по сторонам, как будто ожидая, что решение примет кто-нибудь вместо него. Но рядом никого не было, и уже довольно давно. Только он и…
– Если собираетесь приехать…
Он поднял трубку к уху.
– Еду, – сказал он сестре.
А что еще оставалось?
Тим быстро задул свечи и выключил электрокамин – не хотел повторения случая с пустым чайником, – затем схватил ключи. Открыв дверь, он постоял некоторое время не в силах двинуться, не желая переступать порог. Он снова подумал о бабушке, втянул в себя воздух и решился выйти за дверь. Спеша оказаться в относительной безопасности автомобиля, он едва не забыл закрыть и запереть парадную дверь. Лишь опустившись на сиденье, он с облегчением выдохнул.
Трясущимися пальцами он вставил ключ в замок зажигания. Стал отъезжать от тротуара и задел другую машину, водитель которой дал звуковой сигнал.
– Соберись, – говорил себе Тим. – Соберись. Это надо сделать для бабушки.
Глядя через плечо, не полагаясь на зеркала, он следил за слепым пространством.