Ночные всадники

Но вдруг он встрепенулся, и сонливость исчезла у него в один миг. Он совершенно ясно различил какой-то отдаленный мерный шум, точно грохот, который постепенно усиливался, словно приближаясь. Прошла минута, другая — звуки стали отчетливее. Хоррокс прислушивался с величайшим напряжением. Наконец на лице его выразилась радость.

— Это стадо, — прошептал он, — стадо, которое приближается сюда с большой быстротой…

Он сразу оживился, не откроется ли ему теперь давно желанная тайна? Стадо быстро двигается сюда, ночью, по соседству с болотом. Что это означает? Конечно, тут может быть только одно объяснение. Это стадо уведено, и похититель его не кто иной, как метис Ретиф.

Затем мысль, что он намеренно приведен сюда, на край болота и привязан, подействовала на него словно душ холодной воды. Разумеется, ему не могут дозволить видеть, как проходит стадо через болото, чтобы потом отпустить его на свободу. Какова бы ни была безумная дерзость Ретифа, он все же на это не решится, думал Хоррокс. Тут что-то кроется. Какой-нибудь особенно коварный замысел. И в душу полицейского офицера невольно прокрадывался ужас.

Звуки приближались, становились яснее, и Хоррокс, словно зачарованный, смотрел в ту сторону, откуда они неслись. Ему даже казалось в неопределенном сумеречном свете, что он различает силуэты животных на горизонте. Он был привязан на опушке рощи, и перед ним лежало открытое пространство прерии вдоль края болота к северу и югу.

Однако ему только показалось, что он видит отдаленные силуэты животных, потому что стадо было гораздо ближе, чем он предполагал. Шум скоро превратился в непрерывный гул, и он увидел огромную движущуюся массу на слабо освещенной поверхности прерии. Очевидно, стадо было очень большое, но как он ни напрягал своего зрения, но все-таки не мог определить количества животных. Оно было очень велико. Он мог видеть также нескольких пастухов, но узнать никого не мог.

Но его ожидал еще другой сюрприз. Он так был поглощен созерцанием приближающегося стада, что ни разу не повернул головы в другую сторону. Но вдруг он услышал продолжительное мычание с противоположной стороны и тотчас же повернулся туда. К своему великому изумлению, он увидал, всего на расстоянии каких-нибудь пятидесяти ярдов, одинокого всадника, который вел за собой на веревке пару быков, привязанных за рога. Появление этого всадника казалось просто загадочным. Лошадь его спокойно щипала траву, а он сам сидел, опершись локтями на луку седла и, видимо, отдыхая. Но он тоже устремил взор в том направлении, откуда двигался скот. Хоррокс старался разглядеть его, но в таком сумеречном свете нельзя было ясно видеть. Он заметил только, что лошадь была очень темной масти, и всадник был маленького роста, с длинными волосами, которые рассыпались по плечам из-под широкополой войлочной шляпы. Всего больше поражало несоответствие между величиной лошади и маленьким ростом всадника, который, сидя, выпрямившись в седле, казался мальчиком лет пятнадцати-шестнадцати.

Наблюдения Хоррокса за этим странным всадником были прерваны чрезвычайно быстрым приближением стада. Одинокий всадник тотчас же подобрал поводья и отъехал подальше от края болота. Скот бежал по направлению этого места, мимо рощи, где был привязан полицейский офицер, увидавший тогда четырех всадников, сопровождавших стадо. Один из них сидел верхом на великолепной лошади каштановой масти, которая тотчас же привлекла внимание пленника. Он слыхал о «Золотом Орле» и теперь был уверен, что всадник был знаменитый Ретиф на своем не менее знаменитом коне. Стадо пронеслось мимо Хоррокса, и он был поражен его величиной.

Спустя некоторое время он услышал голоса. Скот погнали назад по прежним следам, но уже не с такой быстротой, как раньше, это повторялось несколько раз, и каждый раз быстрота бега уменьшалась, так что, когда стадо прогнали в шестой раз мимо Хоррокса, то животные уже подвигались медленным шагом и порой останавливались, чтобы пощипать траву. Хоррокс с величайшим интересом наблюдал за тем, с каким необыкновенным искусством люди управляли таким многочисленным стадом, и, заинтересованный этим зрелищем, забывал и свое положение, и свою тревогу.