Ночные всадники

Чарли покачал головой, тихо улыбаясь.

— Ну, конечно, вы увидите и услышите его. Он наполнит собой всю деревню, — сказал он. Вдруг его черные глаза стали серьезными, и по лицу пробежала какая-то тень. — Я рад, что он приезжает сюда. Может быть, он… он удержал бы меня… — прошептал он.

Кэт перестала улыбаться и с жаром воскликнула:

— Не надо так говорить, Чарли! Знаете ли, что означают ваши слова? О, это слишком ужасно, и я не хочу этого допустить! Не надо вам ничьей поддержки. Вы сами можете бороться и можете победить свою слабость. Я это знаю.

Он пристально взглянул в лицо любимой девушки, словно желая прочесть ее сокровенные мысли.

— Вы так думаете? — спросил он.

— Я верю в это, верю, как в судьбу! — воскликнула Кэт.

— Вы думаете, что… что всякая слабость может быть побеждена?

Кэт кивнула головой.

— Всякая, лишь было бы желание победить.

— Если есть желание победить… — продолжал он, — то долговременные привычки… болезни, длившиеся годами, можно, пожалуй, побороть, но… но…

— Но… что же такое? Продолжайте! — почти резко спросила Кэт.

Чарли пожал своими узкими плечами.

— Нет… ничего! Я просто думал, — вот и все.

— Но это не все! — воскликнула Кэт. — Говорите!

Глаза Чарли загорелись глубокой страстью.

— Зачем? Зачем мы должны побеждать и бороться с собой? — с жаром заговорил он. — Зачем мы должны подавлять природу, данную нам силой, не подлежащей нашей власти? Почему мы не должны уступать чувствам, которые требуют снисхождения, если это снисхождение никому не делает ущерба? О, я стараюсь смотреть на это с той точки зрения, с которой смотрите вы, Кэт! Но я не могу, не могу… Единственное, что заставляет меня отрекаться от самого себя, это желание заслужить ваше хорошее мнение. Если б не это, то я покатился бы прямо в ад с таким же наслаждением, с каким катится в своих салазках ребенок с ледяной горы. Да, Кэт! Я пьяница. Я сам это знаю. Пьяница от природы. У меня нет ни малейшего желания быть другим, никаких нравственных угрызений. Только вы, одна вы заставляете меня желать исправиться! Когда я трезв, то я несчастен. Зачем я должен быть трезвым, если я так ужасно страдаю тогда? Стоит ли это? Что за беда, если опьянение облегчает мои страдания и доставляет мне минуты покоя, которых у меня иначе не бывает? Есть вещи, о которых я постоянно думаю, и мысли, которые заставляют меня иногда валиться с ног. Но я знаю… да, я знаю, что поступаю дурно, и я знаю, что скорее готов перенести все муки ада, чем потерять… ваше доброе расположение.

Кэт вздрогнула. Что могла она ответить на его страстный призыв. Она знала, что он говорит правду и что если он и делает какие-нибудь усилия над собой, то лишь потому, что его любовь к ней преодолевает даже его болезнь. Безнадежность такого положения вещей подавляла ее. Она не любила его, не могла дать ему той любви, которая была ему нужна. И когда он наконец поймет это, у него исчезнет всякий след самообладания, и он покатится вниз головой. Кэт знала его печальную историю. Он был сыном богатых родителей в Нью-Йорке и получил хорошее образование. Из него хотели сделать художника, и в этом лежал секрет его падения. В Париже, в Риме и других европейских городах он впервые окунулся в омут юношеского разгула, за этим быстро обнаружились дурные последствия, а после его пребывания в университете наступило окончательное падение. Его родители отказались от него, считая его уже погибшим безвозвратно.

Они отправили его на Запад, где приобрели для него маленькое ранчо, и затем предоставили собственной судьбе.

Эллен видела, что Кэт была расстроена словами Чарли, и поспешила к ней на помощь. Она весело заговорила с ним, увидев, что он вынул письмо из кармана.

— Расскажите же нам побольше о своем огромном брате Билле, — сказала она. Затем несколько кокетливо прибавила: — Как вы думаете, понравлюсь я ему? Потому что если я не понравлюсь, то наверное умру от печали.

Чарли невольно улыбнулся, взглянув на веселое, оживленное личико молодой девушки.

— Не беспокойтесь, Эллен, — ответил он. — Билль наверное до безумия влюбится в вас. И знаете ли, Эллен, когда он уставится на вас своими большими простодушными голубыми глазами, то вы и не оглянетесь, как он уже отведет вас к пастору, и вы очутитесь замужем за ним раньше, чем поймете, какой вихрь ворвался в Скалистые Ручьи и закрутил вас.

— Разве он такой вихрь? — спросила она с некоторым сомнением.

— О да, конечно! — отвечал Чарли решительным голосом.

Эллен вздохнула с облегчением.

— Я очень рада, — сказала она. — Вихрь — это нечто вроде летней бури, пропитанной солнечным сиянием. Такой вихрь не похож ни на холодные и бурные ветры, ни на сонные летние зефиры, веющие в этой долине, населенной порочными мужчинами и тупыми женщинами. Да, я предпочитаю вихрь. Глаза у него голубые и… простодушные?

— Да, да, — смеясь говорил Чарли. — Глаза у него голубые… и большие. Он мой большой брат Билль, и я люблю его.