Костя уже больше месяца не был дома. Он так соскучился по матери, что впервые с таким энтузиазмом возвращался в свой «двор чудес». Питерские трущобы – место грязное и мрачное. Некоторые кварталы тонули в мусоре, некоторые тонули в вони. Костя прожил в квартале, тонущем в людях. Их действительно было так много, что, казалось, в квартире умещалось целое поколение. Правда, как бы сильно не отличались кварталы, все они были огорожены металлическим забором. Символическим, разумеется. Виктор Ромал всегда называл этот забор разломом между мирами. Он вообще любил преувеличивать. Все люди ведь в чем-то особенно талантливы, верно? Так вот отец Кости умел приукрасить. Учеба – ложная религия, учителя – шарлатаны, навязывающие детям свою точку зрения. Любовь – яд, отравляющий жизни. Свобода – смерть. Он считал себя пророком, мудрецом, гением и Сократом, и, если Костя с ним не соглашался, Костю хорошенько наказывали. Костя пять раз лежал в больнице с переломами. Когда Косте исполнилось пятнадцать, Виктор разбил о его лицо вазу, и с тех пор правую бровь парня пересекал кривой, глубокий шрам. Жизнь со старшим Ромалом была непредсказуемой и паршивой, но вырваться на свободу отчего-то хотел только Костя. Его мать сносила побои с завидной стойкостью, с ее губ ни разу не сорвалась претензия в сторону мужа. Ромал не понимал мать, а она не спешила проливать свет на его вопросы. Так они и жили долгие годы, сражаясь каждый со своими демонами.
Ромал приехал вечером. Солнце медленно закатывалось за горизонт. Издалека «двор чудес» напоминал светящийся, гигантский мегаполис. Но чем ты ближе подходил к серым кварталам, тем отчетливее видел десятки этажей, сотни домов, тысячи коробок, дряхлых и разваливающихся, стоящих бок о бок. Не просто спальный район Питера, а забытая всеми окраина, куда туристы никогда не забредают.
Грязь хлюпала под ногами, когда Костя брел вдоль узких, хорошо знакомых улочек. Разломанные балконы так и норовили свалиться на голову, а на них все равно выставляли ржавые велосипеды, банки и сушки для белья. Дети носились в поношенной одежде: дети всегда донашивают одежду за старшими. У Ромала родных братьев или сестер не было, и он носил одежду папы. В школе уже это было уважительной причиной для насмешек.
Свои первые деньги – награду за победу в городской олимпиаде по математике, пять тысяч рублей, баснословные деньги – Костя потратил на дешевую футболку и джинсы. Он никогда еще так собой не гордился. Сросся с джинсами, как со второй кожей! Тогда Косте исполнилось пятнадцать, и тогда отец вышел из себя и разбил вазу о его лицо. Деньгами в семье распоряжался только Виктор , и за споры можно было поплатиться. Правила Ромал знал, но с возрастом перестал к ним прислушиваться, так что дома его шпынял отец, а он в свою очередь на улицах шпынял остальных. Связываться с ним уже тогда боялись, потому что бил он лихо и хладнокровно, вымещал злобу удивительно жестоко. И даже сейчас, как только Костя появился в родном квартале, улица подозрительно опустела: помнят, как он по грязи протащил одного парня до площади, свистнувшего у него зажигалку. И пусть на сигареты Ромал никогда не находил денег, слишком дорогое это удовольствие, зажигалку он все равно решил вернуть, да еще и превратил разборку в настоящее мероприятие. Мать Кости даже не попыталась наказать его. Возможно, она понимала, что кровь сыграет свою роль в любом случае. Яблоко от яблони.
Костя подошел к грязно-рыжему двухэтажному домику, похожему на рухлядь. Окна были раскрыты, из них доносились чьи-то разговоры, крики, валил дым или пар, неясно. В глазах парня пронеслось глубокое отчаяние, он не любил это место и всегда хотел сбежать как можно дальше, но… от родных не сбежишь. От крови не сбежишь. Так считала мама, а Костя не умел с ней спорить.
Ромал поднялся на второй этаж, вдыхая спертый воздух, и остановился у двери. Ему вдруг показалось, что он совершает огромную ошибку. Дом пугал его. Да, именно так. Он боялся оказаться в своем прошлом, потому что он всеми силами отрицал его. Что если его вновь поглотит «двор чудес»? Стаскивать кошельки, наживаться на пожитках мертвых и с энтузиазмом копаться в горах мусора, надеясь отыскать нечто ценное… Этим ведь жил его отец, этим жила его семья. Что если Костя станет частью этого безумия?
Костя громко сглотнул, смахнул испарину с лица и открыл дверь. В коридоре горел свет, на кухне работал телевизор. Парень заткнул глотку своим чувствам и откашлялся, в глубине души предполагая, что, возможно, его никто не ждет, но он надеялся, как кретин и как мечтатель. Он верил, что дом у него все же есть.
- Мам? – Парень бросил рюкзак и стащил с головы капюшон серой толстовки. Никто не ответил, и он копотливо прошел по узкому коридору, перешагивая через разбросанные коробки и обувь. Сквозь тонкие стены слышались разговоры соседей. Крыша скрипела на своем языке, предупреждая, что вот-вот рухнет. Костя свернул на кухню, смахнул волосы с лица и вдруг улыбнулся. Как недалекий мальчишка. – Мам.