Ночные журавли

Я начинаю грезить. Что-то вмешивается в мое сознание: не мутит его, чтобы не отменять приказ выжить, но развивает свой параллельный маршрут. Чего хочу я сейчас? Избу с теплой печкой – и в спальный мешок с головой!

Сколько вместишь в себя желаний, облюбуешь, высмотришь, загадаешь – настолько и хватит еще сил идти. Нервная энергия заменяет физическую.

Обычный мой вечер дома затухал после определенного часа, и остаток неистраченных сил уходил куда-то. Каждый день! И вот сейчас я жду, что они вернутся ко мне. Силы придут взаймы, хоть и не знаю: на каких условиях!

Я иду последним. Мне чудится, что какая-то ласковая нечисть дышит в спину! Душа одичала: в огромных корнях вывороченных деревьев я вижу лешаков и завидую их непокрытой голове, теплым ногам в сухих лаптях, а еще тому, что в тайге они у себя дома. Я слышу их песни: без слов – во все горло! И вот что странно: проблески сомнений в реальности леших – отнимали последние силы, тогда как наивная вера в них – силы возвращала! Я думаю, что народ придумывал нечисть – леших, русалок, – чтобы окорачивать буйство своей натуры. И чем добрее душа, тем больше священного благоговения перед лесными жильцами.

Узкий овраг заткнул мне уши снежной ватой. Не слышно ни хрустящего снега, ни шума воды.

Тайга казалась пустой.

Душа ослабла от бескормицы.

Обычная еда уже не помогала. На привалах я жевал что-то, не чувствуя вкуса, кроме запаха морозного воздуха! И опять казалось, что за стволами осин кто-то прячется… Зверь ходит по тайге, пока не найдет себе добычу. А я ради чего? Чем мне восполнить силы? Это не преувеличение, что человеку важней духовная пища. Сейчас я чувствовал это особо и с какой-то странной надеждой поднимал взгляд к небу.

Огромный свод темнел наледью от края и до края горных хребтов. Светилась луна в золоченом ореоле, будто лампада из зеленого стекла! Перламутровая глубина внутри лунного оклада казалась столь же непроницаемой и тяжелой, как риза на иконе.

12

Мы шли все медленней. Отдыхали стоя, по полминуты. И даже палка, на которую я опирался, все неохотней вынималась из снега. Тупая боль теперь свободно выползла из-под коленок и гуляла по обеим ногам. К тому же порвались мешочки в ботинках, и липкая жижа пробирала холодом всю ступню.

Лунные пролежни на заснеженных полянах сбивали с пути наших проводников.

– Нет, не узнаю место!.. Там у меня ориентир был – старая береза, одна сухая ветка указывала прямо на избу…

В голубой дымке я увидел березу – похожую на многорукое индийское божество. Даже нога перестала болеть!

– Вон она!

Тяжело скрипя снегом, проводник обошел дерево с каким-то мутным благоговением во взгляде:

– Нет, не она!..

– Почему?

– Должен быть ручей… Он где-то рядом, в распадке!..

Голос инструктора с перламутровой сединой медленно удалялся, и мы пошли за ним следом, чтобы расслышать хоть что-нибудь обнадеживающее:

– Я чувствую, он где-то здесь… Тихо!

И добавил почти безнадежно:

– Снегом накрыло!

Идти вниз все же легче. Но приходилось быть начеку, чтобы не напороться на острые ветки и пни в трухлявых опилках с дырками-язвами от короедов.

– А это точно наш лог? – закрываю глаза, налетев грудью на гибкое деревце. Обнимая осину, я чувствую пряный запах ее коры и морозную гулкую дрожь.

Проводник молча подкидывает рюкзак, уже откровенно натягивая штаны:

– Может, и не наш…

Спускались быстро. Сил не берегли. Я решил про себя: подняться из лога уже не смогу, если они ошибутся в очередной раз.

Но теперь наш проводник не скрывал радости, широко размахивая руками:

– Нашел! Нашел!

Его распирало от восторга:

– У ручья несколько притоков… веером! Вначале-то мы свалились не туда… Но я чувствовал – место знакомое!

Он даже снял перчатку и дергал свой безымянный палец, изображая им нужный приток.

А мне подумалось: зачем он так кричит? К избе надо подойти тихо, чтобы не смутить ее сон…

Луна была в самом зените! Ее беспечный свет давил на воспаленные глаза. А мне хотелось спрятаться от ярких лучей, забиться в какую-то щель и притаиться, подобно пещерному человеку.

Подтянув в очередной раз шуршащие штаны, проводник вел нас уже с закрытыми глазами:

– Вон там за пихтой мы еще до снега дрова заготавливали! Да. А на той стороне склона – Мишка лыжу сломал… в прошлом году. Да. На ровном месте!.. Потом ковылял до кривой березы. Где у Абашева был схрон…

Все, что он говорил, тут же превращалось в какие-то тягучие картины сна. Видения не трогали меня, хоть и пытался я представлять, как Мишка хромал до избы. Как залазил в схрон на березе охотник Абашев. На ветвях лежат доски, на них фуфайка и валенки: охотник сладко спал, как ворон в гнезде. В этой полубредовой череде событий вдруг кто-то сказал, почти равнодушно: «Нет. Не то место. Похожее, но не то!..» И тут главное было не проснуться, не вывалиться из ощущения вязкого бесчувствия.

В лунном сновидении я брел дальше: по чужому ручью вверх, припадая через каждую пару минут на измученное колено в тупо-блаженном поклоне. И тайга равнодушно принимала мой реверанс.

И опять кто-то что-то нашел…