Читаем Ночные журавли полностью

Вечерние лучи светили из-за наших спин, посылая вперед рюкзачные тени. Бледно-золотистые полосы далеко опережали нас по тропе, словно знали, что угаснут раньше, чем туристы дойдут до перевала.

В тайге стало тише, унялись птицы. Ветер стих.

Лучи бледнели на сером снегу и все чаще терялись в буераках, словно попутно находили себе уютную лежку.

Густела морозная синева неба.

Осины поблекли и отступили в глубь сумерек, к подножию горы. Оттого и показалось мне, что так резко и неприступно поднялась впереди нас малахитовая вершина. И нам предстояло на нее взойти!

Нас ждала стена из каких-то невероятных деревьев, выше обычных раза в три!.. Стена выглядела монолитной, сомкнуто-чешуйчатой, как нераскрывшаяся шишка пихты. Даже в мыслях страшно примериться к ней!

– Что это? – спросил я, вытаптывая в снегу ямку для отдыха.

– Это тот перевал. – Седой инструктор деловито обстукивал ботинками трухлявый пень. А послышалось: «Тут перевал». Будто он мог сдвинуть его в сторону и сказать: «Там перевал».

Туристы задирали головы, прикидывая: не вернуться ли обратно. Но инструктор даже обрадовался нашим сомнениям, его ленивые верхние веки резко поднялись, широко открыв голубые глаза:

– Там, за перевалом, будет спуск к реке… По нижней дороге обойдем Красные скалы!.. Переправимся ниже… Можно заглянуть на черные камни, если не замело снегом!

Даже пересказать было длинно и путано. А нам предстояло это все одолеть.

И мы пошли: след в след, повторяя движения инструктора на почти отвесном склоне, заросшем пихтачом в несколько ярусов. Мощным великанам у подножья вставали на плечи деревья среднего ряда, а тем в свою очередь – уже верхние гребешковые пихты.

Душный хвойный настой в застывшем воздухе не давал сорваться дыханию. Поначалу я мерил взглядом каждое дерево на пути – все они были обычного роста. Только оборачиваясь назад и видя на уровне глаз верхушки нижнего ряда, стал понимать, что стена подается. Будто раскусил зеленый орех!

Поднимаюсь почти вприсядку: упираясь ладонями в колени. Кровь стучала в висках, как метроном: шаг за шагом, вдох – выдох! Из-под шапки – капля за каплей. Соленая горечь на губах…


Перевал мы взяли.

Но ощущение новизны, как в первые часы похода, уже кончилось. Тайга везде была одинакова, как возле станции.

А еще на вершине стало заметнее, с какой неприятной поспешностью угасает дневной свет.

Мы уже меньше старались петлять, выбирая путь под шатрами пихт. Шуршали подошвы ботинок, словно наждачные. Весь день была капель от таявшего на ветвях снега. А к вечеру образовалась наледь, испещренная точками, будто от дроби. Иногда со следа ботинка сдвигалась тонкая снежная лепешка, и открывалась зеленая стойкая трава, не привыкшая еще лежать безропотно.

Отдыхали чаще. В эти минуты, блаженно замирая, было приятно уловить, как разгоряченное лицо обдувает какой-то знакомый, почти домашний поток воздуха. Словно ветерок из родной форточки.

6

Раньше я думал, что в поход нужно иди с пустою душой – для легкости.

Теперь понял: что силы можно черпать только из полной души! Если устал, то нужно вспомнить уютные ощущения, чтобы отвлечься от тягот похода. Я пытаюсь уйти с таежной тропы и представить, что сижу дома: пишу рассказ о зимнем походе. Горит настольная лампа, я рассеянно хлопаю ладонью по бумагам, ища закатившуюся ручку. Затем пью из домашней чашки и мысленно следую за своими героями, покоряющими снежные горы. У меня тоже устают плечи и спина! Вот сейчас оторвусь от рукописи и пойду отдыхать… Мой сын возится с игрушками возле письменного стола. Он забавно подражает моей сосредоточенности и требует, чтобы настольная лампа светила равно: на мою рукопись и на его детские карандаши.

Боже, сколько сил добавилось вдруг!

Я вернулся в тайгу.

Бледно-желтый луч, похожий на ровный круг от настольной лампы, осветил крону березы. И мне казалось, что если смотреть, не отрываясь, на солнечный свет, то он никогда не погаснет!

И, будто в подтверждение моих чувств, случилось маленькое чудо.

– Смотрите! – крикнул кто-то.

– Луна!

В глубоком распадке – приоткрылся темно-зеленый бархатный занавес – образовалась яркая щель. Как огромный фонарь, горела луна. Казалось, что она подавала знак всем лесным жителям – идут чужаки!

Луна даже позеленела с одного бока, задев край лесистой гряды. Моргали створки небесного фонаря, будто кто-то поправлял гаснувший фителек — в тот момент луна проскальзывала меж пихт на вершине.

Это почти театральное действие не могло остаться без продолжения, без эффектного финала.

Чудеса продолжались: луне ответило солнце! Высокая береза на перевале озарилась ползущим по стволу ярким лучом, будто по флагштоку поднималось знамя!

Два светила протянули лучи друг другу: луна загорелась ярче, как наконечник древка, а солнце – с медлительной торжественностью – приняло команду спустить обмякший флаг!

7

Почти строевым шагом мы спускаемся в лог.

И чем глубже, тем сильней на усталые плечи наваливались сумерки. Мы шли им навстречу, хоть и надеялись как можно дольше избегать объятий полной темноты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги