Ночные журавли

Мы почти не останавливались, лишь иногда переводили дыхание на каменных выступах. Согнувшись в поклоне, чтобы сдвинуть с плеч лямки рюкзака и уперев горячие ладони в свои колени.

Первый привал!

Туристы уселись на теплые рюкзаки, нагретые спинами. Достали термосы и бутерброды. Горы обступили нас гораздо выше, чем до подъема. И казались уже более неприветливыми.

Проводник капнул чай на новые штаны:

– Сейчас свалим в распадок и поднимемся по кромке гребня… Тут бы не упасть в соседний ручей!

Ему ответил второй наш инструктор, он был без шапки, с перламутровой сединой в густых волосах:

– Там должен быть черный утес. Мимо бы не прохлестнуть!..

– Да светло еще!

– Снегом-то припорошило, – пугал седой. – Можем и не узнать то место!

В походе человек должен быть прост в понимании: чего от него ждать в трудный момент. Выносливость – это второе. Важнее настрой духа. Мне показалось, что наши проводники не ищут легкого пути. Они вспоминали подробности прошлых маршрутов, и главное, не хотели в сегодняшнем пути повторения!

Туристы это почувствовали:

– А когда в избу-то придем?

– В лучшем случае, – задумался проводник в зеленых штанах, – к ночи!

– А в худшем? – спрашиваю я.

– К утру, – ответил седой романтик. Говорят, что он большой любитель плутать при луне.

От этих слов разыгрался аппетит. Мы пьем чай и тянем время. Потому что знаем: до избы много дорог – и длиннее, и короче.

Не торопиться нам советует даже вода в ручье, она весело журчит перед снежным затором. Ныряет под тонкий ледок и разливается в большую лужу. Зеленовато-коричневый слой опавших листьев покоится на дне, будто старая чайная заварка. От воды идет терпкий запах бадана.

Тайга кажется еще такой милой и почти домашней.

Проводники тихо переговаривались, минуя туристов. А мы запоминаем их отдельные слова: тот хребет, наверно, заметен. Большая грива будет непролазна! Эта коварная гривка не поддастся, но хуже спуститься по скалистой гребенке! Они хитрят, конечно, а мы улавливаем неуверенность в их голосах.

Самое тяжелое в походе – груз в душе. Поэтому в начале пути все хотят быть веселыми и бодрыми. Я тоже смеялся, наверно, над собой, скрывая в душе тревогу: пошел – терпи!

4

Звучит команда: под рюкзак.

Мы штурмуем новый склон. Первое время я пытался осмыслить каждый встречный выступ, каждый изгиб тропы вкруг топи, каждый обход упавшего дерева. Но вскоре уперся взглядом в землю – так было легче удерживать дыхание.

Идем друг за другом – след в след – а снег становится все глубже. В глазах рябит от заячьих следов, от голубых четырехстопных узоров, пересекающих поляны вдоль и поперек.

Вначале поднимались серпантином, выбирая дорогу длиннее, но легче. Но теперь ломимся круто в лоб, цепляясь руками за ветви поваленных пихт, обросших замшелой куделью. Иногда корявые ветви ломались, отбрасывая нас назад.

Я уже запыхался, непослушные ноги проваливались и застревали меж стволов. И каждый раз возникал брезгливый страх, будто залез носком в чью-то нору. Чувствовал мягкие листья и то, что ботинок кто-то обнюхивает… Но потом страхи отбросил, как ненужную трату сил. И даже приноровился к ходьбе по бурелому: пока выдергиваешь ногу из снега – зацепив руками под коленку – ловишь время для отдыха.

– Сейчас поднимемся, и привал! – кричит проводник.

Оцениваю: сколько еще метров до вершины. И та ли это гребенка, которая может оказаться коварным гребнем!..

Снег скрипит звонче. Я чувствую мокрой спиной, что ближе к вершине становится холоднее.

Вот наконец-то сбросили рюкзаки, уселись на их влажные спины. Вытянули ноги, равнодушно оглядывая мокрые ботинки с ледяной кромкой по бортам. Похоже, что носки остаются сухими только на пятках…

Сердце успокаивается и уже стучит ровно по всему телу. Это ощущение даже в пальцах, когда берешь кружку с чаем. Пар уже слабый: губы чувствуют теплую росу по железному краю. Недовольно пыхтит из-под колпачка бродяга-термос, будто пеняет на мою опрометчивость.

Перекусив, туристы повеселели и огляделись.

Вокруг нас царство осин, пронизанное длинными закатными лучами. Верхушки стройных гигантов окрашены в золотисто-салатный цвет. Снизу стволы одеты в шерстяные гетры из коричневого мха, с желтыми и розовыми узорами из тряпичного лишайника.

Ветви осин переплелись в сплошную темную сеть. И лишь кое-где виднелись прорехи меж корявых черных сучьев. В них поблескивало, словно пойманное, мутное предвечернее небо.

А еще я чувствовал родной запах холодной бани – старого осинового полка, подсохшего снаружи и отсыревшего в дуплах.

5

Теперь мы идем по ровной вершине, снега здесь больше и он влажнее. Чтобы не мочить напрасно ботинки, петляем по мягким приствольным кочкам. Временами нам встречались неимоверно густые заросли осинового молодняка. Продирались в нем, будто муравьи по мебельной щетке!

А солнце тем временем мазало стволы деревьев уже ниже средины.

Мутно-оранжевый изломанный диск пламенел все ярче, распаляясь от натуги, будто хотел вырваться из силков негорючих веток.