Ночные журавли

Берега ручья были заметны лишь по сугробам. Местами они обрушились – тучными оползнями, – обнажая у кромки воды стеклянный блеск бирюзовой травы и болотисто-родниковую топь меж серых кочек.

Тихие открытые заводи подернулись шершавым ледком с голубыми прожилками. Рваные края промоин обметало прозрачно-пузырчатыми кружевами. Если подойти ближе и заглянуть в глубину полыньи – сплетенные прутья и узкие листья ивы – были похожи на забытый садок, в который набилась стая серебристых рыб. Гибкие листочки вымывались и уносились ручьем в глубь распадка.

А перед нами открылась широкая просека с накатанной дорогой.

Будто тайга распахнула душу!

Однако идти по дороге оказалось трудней, чем по тропе: нужно подстраиваться под общий шаг группы. Первая заповедь в походе – настрой дыхания. Это то же, что и молитва про себя – повтор безотчетных слов, равняющих пульс. Не знаешь молитв – подскажет дорога. Особенно в тех местах, где хотелось остановиться и замереть.

Прислонившись к безвестной березке, я писал карандашом в блокноте. Потом догонял туристов, но с таким чувством, что не дождался чего-то большего.

2

С запада небо затягивала легкая дымка.

А на востоке глаз режет чистейшее разделение синего неба и белоснежной горной гряды, будто они – полосы на флаге!

На фоне реющего полотна возвышались заиндевелые березы, чуть колышась широкими боярскими рукавами. Деревья светились изнутри лучами солнца, утучняя и без того дородные кроны.

Звон и перелет синиц осыпал с белых ветвей пушистые струйки инея. В теплом густом воздухе мелькали игольчатые снежные искры.

Мы идем быстро: ноябрьский день короток.

Голоса наши бодры, но отрывисты.

Белая пелена все больше накрывала небо, снег у подножия берез становился голубее. Возникало странное впечатление: разомлевшие тени на снегу – виделись мне, как вершины деревьев, а уходящие в небо толстые ветви – будто бы их сиреневые корни. Такой вот перевертыш.

Вдруг я спохватился: кажется, оставил дома ложку… Любимую походную! С ней ходил в горы много лет. Мучительно припоминаю, как собирал рюкзак утром, как в последний момент закипел чайник – нужно было залить термос. Кажется, не дошел я до ложки…

Забытая вещь – в походе самая нужная!

Конечно, в зимовье найдется лишняя ложка. Но у меня особая – деревянная, с зазубринами, потемневшая от времени и горячего бульона. Эту ложку любили повара на стоянках: мяли ею тушенку в котелке и пробовали по многу раз готовность каши. Пролежав неделями в глубине ящика для посуды, в ней оставался запах сухого пайка. Так что на крайний случай суп из этой ложки был бы вкуснее, чем из солдатского топора.

3

Впереди шуршал проводник. Новыми зелеными штанами! Надел их в вагоне перед высадкой, и видимо, задом наперед. Временами проводник совал руку к пояснице и незаметно, как ему казалось, подтягивал резинку. А по лицам туристов ползли улыбки, как подтаявший снег на рюкзаках.

Дорога шла на подъем.

По обочинам высились снежные наметы.

Длинные рыжие лучи переползали через сугробы и ложились нам под ноги, сбивая с шага.

Слепило ласковое солнце. Прикроешь глаза, и тайга расплывалась радужным блеском сквозь влажные ресницы!

Вот мы свернули в темный провал меж высоких осин. Золотисто-лакированный сумрак окутал бронзовые стволы. Яркий свет мгновенно исчез – рассыпался на неясные проблески меж заснеженных ветвей. И лишь временами пробивался к нам мутно-оранжевыми лучами.

Чем короче становились лучи, тем отчетливее превращались они в терпимое глазами пламя. Словно язык большой свечи. Во время движения стволы заслоняли этот огонь: тогда виден был свечной ореол – волнисто-алая рябь меж темных ветвей.

Походная привычка: запомнить изначальное состояние духа. И хранить, чтобы вспомнить в нужный момент. А он настанет, когда придем в избу и в холодном сумраке затеплится изломанная свечка, что лежит сейчас в рюкзаке. И кажется сейчас, что долгое время похода – до ночлега – пройдет незаметно от одной свечи до другой. Даже легче станет идти!

Образ свечи вызвал мысли о привале. Не вовремя. Я слышу бодрый голос проводника: впереди крутой подъем!

Одно радовало – вершину опаляло еще дневное солнце! И мы полезем вверх, чтобы остановить угасание дня.

Склон заляпан яркими пятнами, точнее – сверкающими вмятинами от просевшего снега.

На каменистых уступах блестели полоски льда от недавних дождей. Парил на солнце серый валежник, темнели снизу влажные подтеки. Тяжело покачивались широкие лапы пихт, под ними не было снега, нетронутой оставалась густая зеленая трава, и пахло мореными шишками.

У толстых веток под мышками колыхался седой мох.

Чтобы легче было идти, хватаюсь руками за гибкий кустарник, ощущая острый запах смородины. Черной! Веточки светло-коричневые, вертлявые, с розоватыми почками на концах. Смородиновый дух поднимается вместе с нами. Туристы переговаривались по цепочке, мол, хорошо бы сделать привал в таком душистом месте.

Но выше смородина пошла уже сплошь красная – без запаха.

Подъем оказался затяжным.