Под предлогом дружеской заботы и спасения от окончательной заброшенности Фоска твердо приклеивается к Нодельме, не оставляя ее ни днем, ни ночью, таскает за собой повсюду, знакомит с людьми, зачастую странными и непонятными типами, в общении с которыми Фоска находит отдохновение, а Нодельма… Нодельма ничего не находит. Она словно продолжает спать с открытыми глазами, и в жизни ее наступила длинная белая, без оттенков, полоса.
Внезапно она находит себя в Рахманиновском зале консерватории на концерте музыки XVIII века, аутентичное исполнение, старинные инструменты, колоритные типы вокруг — три с половиной студента в грязных балахонах, но с экзотическими прическами, две замшелые преподавательницы с бородатыми подбородками, сторож, читающий во время концерта газету, и Фоска, внимающая барокко, незаметно кладущая руку на колено Нодельме.
Ангелов на Шуховой башне почти не видно из-за густого тумана. Нодельма не различает их лица, путает номера. Кажется, 698 заплетает косу. Кажется, 791 кипятит электрический чайник, параллельно нашептывая писателю, недалеко отсюда творящему, историю про людей, которые живут так, будто бы они никогда не умрут. Не умрут, но и не проснутся.
В выходные Фоска приводит Нодельму на ипподром, желтую руину в римском стиле, сильно несет туалетом, навозом, немытыми мужиками, здесь самые лучшие шашлыки в городе, говорит Фоска, и они запивают жареное мясо холодной водкой из пластикового стаканчика — прямо на улице, возле бортика, за которым мчатся лошади. Фоска покупает программку и ставит на тотализаторе, ее номер приходит последним.
Вокруг волнуется людское море, Фоска призывает любоваться этими полуразрушенными людьми, такими мятыми, такими занятыми и одухотворенными, но у Нодельмы не получается. Нодельма думает о смерти и считает сталинские высотки, их, торчащих в разных районах столицы, отсюда видно почти все. Незнакомый безумец кладет ей в руку записку: «Мне было видение, от Бога, Чубарый придет первым», — и они ставят на Чубарого.
Фоска изображает радость и непосредственность, хлопает в ладоши, из ноздрей и изо рта у нее, совсем как у кобылицы, валит пар, она в платке, она напоит замерзшую Нодельму глинтвейном и поведет домой, где зашторит окно и поставит тягучую музыку, Нодельма снова не станет сопротивляться: по телевизору показывают репортажи из побежденного Багдада и всенародное ликование. Оргазм настигает ее, когда Владимир Познер с серьезным видом потирает руки, должно быть, кожа у него сухая, желтоватая, как у тех стариков на ипподроме.
На неделе они идут в клуб «Дом» слушать живую музыку, и Нодельма замечает, что тут тоже собирается совершенно особенная, «своя» публика томные девицы и стильные парнишки, качающие в такт музыке музыкальными головами. В «Доме» можно курить. Но Нодельма не курит, только мучается от дыма. Фоска покупает две кружки пива и пакетик ржаных сухариков, они лезут на деревянный помост, заменяющий амфитеатр, в зале полумрак, сцены нет, музыканты играют регги.
Хорошо бы познакомиться с парнем именно здесь, думает Нодельма, с таким аккуратным, интеллигентным московским парнем в очочках, худым и замороченным одновременно, чтобы он водил тебя по Замоскворечью и рассказывал истории из жизни столичного купечества, вот эта церковка построена этим, а эти палаты тем, здорово, правда?! А ты слушаешь молча, киваешь, и снежинки тают на твоих длинных ресницах, пропитанных тушью без комочков, ее еще активно пропагандируют в рекламе по телевизору.
Но Фоска, стоит кому-то посмотреть в их сторону, так бешено вращает глазами… После концерта они спускаются в какой-то подвал, пьют текилу или абсент, Нодельма тут же пьянеет, и время начинает течь плавно, завихряться, образовывая воронки, а потом они ловят машину и едут к Фоске, зашторивают окно, Светлана Сорокина на Первом канале рассказывает о том, как растет ее приемная дочка, студия аплодирует, и Нодельма засыпает под эти аплодисменты.
В метро Нодельму всегда посещает измененное сознание: небывалая близость с чужими, случайными людьми бодрит нервные окончания. Не то чтобы она снова каждый раз возвращалась в постнаркотическое опьянение, надо сказать, что сознание в метро у нее менялось и до психоделических опытов с Фоской. Однако после ЛСД внутри Нодельмы словно бы открылась еще одна потайная комната, опьянение ушло, а память о нем осталась.
Внезапно она «просыпается» на «Новокузнецкой», поднимается на эскалаторе из глубины вверх, идет в «Пурпурный легион» слушать пластинки там же есть удобные станции для прослушивания дисков. Нодельма надевает наушники, включает музыку, и мир мгновенно преображается: посетители магазина движутся под неслышную им мелодию, точно в танце, попадают в ритм, совпадают с голосом солистов — вот эта девушка в вязаной шапке, похожая на Уму Турман, или вон тот паренек с серьгой в ухе, ну, вылитый Дастин Хоффман в юности, Нодельма улыбается то ли им, то ли музыке, золотой рыбкой бьющейся у нее в голове.