Ноябрьский дождь

   - Знаете что? - почему-то, пока Канзаки смотрела на приютившегося посреди крыши толстяка, к ней возвращалась привычная легкая нотка раздражения. - Вы как-то странно не сдержались.

   - Неужели?

   - Я видела вас с ней днем, - почуяв, как холодит тело порыв ветра, Мегуми скрестила руки на груди. Чтобы было теплее. Только вот жест получился слегка... вредный.

   - В самом деле? - все так же бледно переспросил Сэм, уставившись куда-то в высокую решетчатую ограду.

   - Ватанабэ... - откровенно не понимая, что сейчас говорить, что делать, Канзаки опять запнулась.

   А и впрямь - что говорить? Что делать? Она зачем-то, потеряв последний шанс успеть на встречу с куратором, залезла на крышу дома. И сейчас стоит напротив самого странного, как уже успела убедиться, человека в своей жизни. А человек этот вооружен старым, но в старости все таким же смертельным оружием.

   И почему-то очередная странность, почти сумасшедшая выходка Ватанабэ не вызывает привычного раздражения, хоть и звучит привычно ее голос. Может быть, из-за плачущей девушки, убежавшей прочь? Или из-за него самого, сидящего перед ней с видом голодного бродячего кота?

   Но что все-таки случилось?

   - Ватанабэ, что случилось? - только и смогла спросить Канзаки. - Вы и тогда выглядели странно. А сейчас я вообще не понимаю, что с вами. Вы выглядите, как больной раком, узнавший диагноз.

   - Хорошее сравнение, - чуть заметно хмыкнул Сэм. - Только я болен не раком.

   Он вольготно откинулся на спину, упершись в пол свободной рукой. Вторая продолжала лениво держать револьвер, смотревший вверх черным глазом дула.

   - Я болен непроходимой глупостью, - мужчина посмотрел на Мегуми странно чистым взглядом. Без типично мужского замасленного смешка. Без своей неизменной лукавой таинственности. - Осторожно, Канзаки-сан, в такие моменты я трогательно-болтлив.

   - И... И что? - спросила девушка, переступив с ноги на ногу. Непривычный Ватанабэ ее почти пугал.

   - Если не хотите, чтобы я доставал вас рассказом, что же случилось, лучше спускайтесь вниз, - снова хмыкнул Сэм.

   - Я... - она помедлила. - Нет уж, я не хочу снова лезть через ваш разбитый балкон. Лучше рассказывайте.

   - Как хотите, - Ватанабэ вытянул вооруженную руку и наставил револьвер на особенно крупную тучу, грозившую вот-вот лопнуть новым дождем. - Начнем издалека. Жил да был когда-то человек. Умер у него отец. А матери и не было никогда. Этот человек страдал от одного крайне нехорошего недостатка в жизни. Ну, не то чтобы страдал, скорее, он был немножко неудобным. Нет, дело не в том, что он оказался сиротой и рос в детском доме. Его аномалия, если можно так сказать, заключалась в неумении чувствовать. Он не умел радоваться, грустить, влюбляться. Он всегда был один. Потому что не было точек соприкосновения с человечеством. Люди признают в тебе человека, если ты думаешь и ведешь себя как они. А этот... Он дышал воздухом, ел, спал, умывался. Но не чувствовал. Наступи однажды утром конец света - даже и не заметил бы. Само понятие чувств для него оставалось книжным определением из курса психологии, сродни абстрактным эмоциям и рефлексам. Не более. В детском доме его прозвали роботом. Ни друзей, ни знакомых, кроме одного старика, друга погибшего отца. Но однажды все поменялось.

   Говоря монотонным, лишенным эмоций голосом, Сэм прищурил один глаз, словно и впрямь выцеливал что-то в небе.

   - Однажды вечером, поедая хот-дог, единственную еду, к которой был хотя бы неравнодушен его желудок, человек встретил девушку. Вроде бы самую обычную. Но встреча случилась в необычное время. Совершенно неожиданно для себя, человек без чувств спас незнакомую душу от опасности, которой и представить себе не мог. И все бы ничего, но девушка не исчезла, как исчезало все остальное, к чему он был равнодушен. Она почему-то снова и снова оказывалась рядом. И вот, в один прекрасный день, в человеке родилось чувство.

   Оставшийся открытым раскосый глаз Сэма глядел в небо, и Канзаки отчетливо видела, как наполнялся смертельной тоской этот взгляд.

   - Это было как удар чем-то острым прямо в сердце. Совершенно новое, неожиданное. По крайней мере, для него. Человек влюбился. Впервые и с огромной силой, рвущейся из прорехи, что она оставила. Единственное, чего он отныне хотел - чтобы она так и оставалась рядом. Чтобы с ней все было хорошо. Нет, не для себя. Он хотел, чтобы хорошо было именно ей. Он готов был оставаться невидимым, чужим, совершенно посторонним. Потому что в этом и заключается истинность любви - когда любишь не для себя. Когда хочешь отдавать всего себя. Так любил и он.

   Уставившийся в бок беззащитной туче револьвер медленно убрал вороной зрачок от громадной мишени. Оружие снова провернулось вокруг указательного пальца.