Ноябрьский триллер

«Интересно, какая Линка теперь? Сколько лет мы не виделись? Четыре года? Точно — с того самого года, как она замуж вышла», — размышляла Наталья, разглядывая мраморную скульптуру мальчика, стоящего на коленях перед кем-то или чем-то невидимым. Скульптура находилась в нише, подсвеченная снизу ярким желтым светом, который придавал теплый золотистый оттенок мраморной коже мальчика, и тот казался естественным, живым. Наталье захотелось его потрогать, она уже протянула руку, как в будуар ворвалась Лина.

— Наташка, родная, я так рада! — Она бросилась обнимать подругу, — Господи, ты нисколько не изменилась, только похудела, что ли. Дай посмотреть на тебя хорошенько. И волосы покрасила, ты ж белая была! Но тебе идет. Как мне хочется с тобой поболтать, как раньше, помнишь, всласть! И Вичка приедет, обещала. Здорово-то как! Умница моя, красавица! Но переодеть тебя надо, не возражаешь? Тогда пошли ко мне наверх, подберем тебе что-нибудь этакое, чтоб глаз не оторвать. — Лина тараторила без умолку, на все Натальины попытки вставить в ее монолог хотя бы словечко она реагировала новым, еще более мощным словоизвержением.

Наташе хотелось сказать, что ее черный брючный костюм и белая блузка пусть не роскошны, но сшиты у хорошей портнихи, и переодеваться в чужое ей совсем не хочется. Однако Лина и слышать ничего не желала, она тащила упирающуюся подругу вверх по лестнице, захлебываясь от восторга. Лина радовалась шумно, по-детски, ей хотелось сделать подруге приятное, одарить чем-нибудь необыкновенным. Ее душа, истомившаяся в одиночестве, обрела в Наташе некую опору и развернулась, и запела, Лине хотелось быть доброй и великодушной.

Наталья же, опешившая от столь бурного натиска, вновь потерялась, совершенно не зная, как себя вести. Но она поняла, что сопротивление бесполезно, и послушно следовала за возбужденной Линой. Та показалась ей роскошной дамой — выхоленная кожа, сияющие зубы (фарфор, наверное), элегантная прическа и дивное белое платье, украшенное играющим на свету мехом норки.

И какой же опять-таки громадиной показался Наташе этот дом — до комнаты Лины они шли минут пятнадцать, петляя по запутанным коридорам, странным стеклянным переходам и ажурным мостикам, перекинутым над зимним садом на высоте четырех метров. Стоя на мостике, можно было любоваться искусственным водопадом, шумящим среди зарослей экзотических растений. Двери комнат располагались так хитро, что, выходя из одной, вы никоим образом не могли видеть другой двери, поскольку она располагалась за маскирующим ее выступом.

— Ты чего молчишь? — вдруг опомнилась не умолкавшая ни на секунду Лина.

— По-моему, собеседник тебе и не требуется, ты прекрасно справляешься за двоих.

— Ой, Наташка, как была язвой, так и помрешь! Потому и замуж тебя не берут.

— Я сама не иду!

— Рассказывай! Хочешь, скажу, почему ты до сих пор одна? Те, что подурней и твоего острого язычка не замечают, — тебе не нужны. А те, что поумнее, — бегут от тебя вприпрыжку! Умная жена — никому не нужна! Слова моей бабки, а уж она знала, что почем, — трещала Лина, открывая дверь в свою комнату. — Не обиделась?

— Нет, ну что ты... Ты мне просто льстишь, ведь тогда очевидно, почему ты в девках не засиделась! — с иронией сказала Наталья.

— Вот, что я говорила! Диагноз полностью подтверждается, — торжествующе заявила Лина, распахивая дверь. — Входи, строптивица.

Комната оказалась не очень большой, но светлой. Выглядела она странно. Здесь были и полутемный альков, и туалетный столик «барокко» с венецианским зеркалом, и бюро черного дерева времен королевы Виктории, и диван эпохи Ренессанса, обтянутый розовым шелком, и тяжелые портьеры на окнах. Были, однако, там и атрибуты современной жизни — домашний кинотеатр, мощная стереосистема, видеотека и даже ноутбук. Эдакий эпохальный винегрет, вызывающий закономерное недоумение, впрочем, как и весь этот дом.

— А компьютер тебе зачем? — удивилась Наталья, с интересом разглядывая обстановку.

— Для солидности. Ну как нравится?

— Пока не пойму. Непривычно как-то. Странно все.

— Ладно, ты привыкай пока, а я займусь твоим прикидом. Думаю, ты выберешь сама. Размеры у нас практически совпадают. Нет, пожалуй, у меня бедра после родов раздались, поэтому лучше что-нибудь посвободнее. Как тебе вот это? — И Лина бросила на кровать длинное вечернее платье фисташкового цвета.

— Нет, что ты. При моей-то бледности да зелень — меня будут путать с домашним призраком. Кстати, как насчет призраков? Я где-то читала, что в каждом мало-мальски порядочном замке есть собственный призрак, а у вас?

— Еще призраков нам не хватало! Ой, Наталья, язык у тебя без костей, ей-богу. А вот это как? — На сей раз Лина выудила из шкафа нечто бледно-голубое с меховой накидкой.

— Ну, что ты привязалась ко мне со своим гардеробом! Не хочу я переодеваться, и точка!

— Не поймут тебя здесь в таком прикиде, понимаешь?

— А мне плевать!

— А мне — нет. Моя разлюбезная свекровь с невесткой весь вечер будут злорадствовать, обсуждая материальное положение моих подруг. Они, знаешь ли, и так не больно-то меня жалуют.