Ноябрьский триллер

— У, акулы капитализма! — проворчал Дубовой. — Форменный бастион выстроили, а толку-то? Все равно мочат их почем зря. А нам таскайся теперь в енту глушь. — И он, кряхтя, выкарабкался из машины.

Из уважения к органам для допроса отвели парадный зал, тот самый, в котором вчера чествовали юбиляра. Канадский паркет, отполированный до зеркального блеска, полыхающий камин, вычурный кожаный диван и пара глубоких кресел персикового цвета перед ним располагали к доверительной беседе. На чайном столике мирно располагались никелированный кофейник и несколько изящных чашек китайского фарфора, расписанных тусклыми желтыми попугаями.

— Миленько тут у вас, — ядовито заметил Стас, озираясь. — Я себя не следователем ощущаю, а практикующим психотерапевтом.

— Я попросил бы вас, господин Дубов, в первую очередь разобраться с посторонними людьми. Мне неловко задерживать их здесь столь длительное время, — холодно заметил синьор Фандотти и вышел.

В дверь просунулась голова Ольги:

— Стас, а можно я здесь поприсутствую?

— А-а, как говорил Остап, «конкурирующая фирма»? Ну заходи, милая. Только — процитирую все того же товарища Бендера — помни, «что за каждый скормленный тебе витамин, я потребую множество мелких услуг». Сама-то нарыла чего-нибудь или голяк?

— Да, есть кое-что. Потом расскажу. С кого начнешь?

— По просьбе хозяина, с посторонних. Кстати, он меня из Дубового в Дубы перекрестил, макаронник проклятый!

— Ты здесь потише. А насчет посторонних — правильно. Дело, похоже, семейное. — Ольга хитро подмигнула Стасу и положила на стол изумительный дамский мундштук слоновой кости.

— Ты вроде бросила курить? Или...

— Никаких «или». Я бросила. Это не мой мундштук. Найден возле комнаты убитой. И я очень хочу узнать, кому он принадлежит. Надеюсь, что это удастся.

— Н-да, штучка дорогая. — Стас повертел мундштук меж пальцев. — Скорее всего, антикварная. Ну, что ж, ассистент, приступим. Проси.

Он величественно откинулся на спинку кресла и взял в руки блокнот.

Часа через три, абсолютно вымотанные, они подвели итоги. Опрошенные «посторонние» оказались людьми рассеянными и не внесли в картину преступления ни малейшей ясности. Их показания сводились к тому, что они, приглашенные на торжество гости, — солидные и уважаемые члены общества, пристойно развлекались, и не более того. А случившееся повергло их в шоковое состояние, в каковом они и пребывают по сей час. Никаких подозрений, догадок или намеков на причину происшествия свидетели не имели, не имеют и иметь не могут.

И в антикварном мундштуке свою собственность никто не признал.

— Ну что ж, Ольга Николавна, пока только песок и ни единой крупинки драгметалла. — Дубовой потянулся так, что было слышно, как хрустнули позвонки.

— Пока да, Станислав Викторыч.

— И пока я оправдываю свою звучную фамилию, — горько заметил полковник.

— Самокритично. Но преждевременно. Я же говорила тебе о предположении насчет «семейного дела», а семью мы еще не щупали, — Ольга развалилась на широком диване и задумчиво изучала висевшую напротив картину с изображением какого-то святого мученика, пронзенного стрелами.

— Думаешь, в «дуболомы» рано записываться? Однако чует мое сердце, Ольга: тухлое это дело. Не докажем мы ничегошеньки. Убийство налицо, а доказательств нет. Таблетки непонятно чьи, свидетелей нет. Остается либо эту Викторию Трамм под монастырь подводить, либо закрывать дело за отсутствием состава преступления — суицид на фоне психических отклонений.

— Торопишься ты, Стас. Зацепки есть, догадки есть. Размотаем дело, и станешь ты у нас «палисандровым генералом»! — подбодрила его Ольга.

— Ой, сладко поешь, ой, сладко! Ну, ладно. Давай работать. Кто по списку следующий?

— Виктория Трамм.

— А-а, основная подозреваемая? Наберем побольше воздуха в легкие, и поехали.

Виктория ввалилась в комнату с большим шумом. Такая нарочитая бесцеремонность, а также вызывающий взгляд должны были, видимо, демонстрировать присутствующим отсутствие какого-либо страха перед органами, а следовательно, и абсолютную невиновность подозреваемой.

Обесцвеченные волосики топорщились, глаза зло поблескивали, за неимением другой одежды ей пришлось надеть злополучное вечернее платье. Изрядно помятое, оно сидело криво, и вся ее взъерошенная фигура являла собой нечто среднее между Славой Полуниным и Миленой Фармер. Зрелище жалкое и забавное одновременно.

Плюхнувшись на пустующий диван Виктория молча уставилась на Стаса, потом также безмолвно перевела взгляд на Ольгу, через минуту, сбитая с толку их затянувшимся молчанием, она выпалила:

— Я — Виктория Трамм!

— Очень приятно, — ехидно заметил Стас.

— Да ничего вам не приятно! Так же, как и мне. Не имею ни малейшего удовольствия лицезреть вас, господа милиционеры.

— Ну вот и познакомились. Спасибо на добром слове, госпожа Трамм. Теперь о деле. Вы работаете редактором журнала «Полина». Замужем и имеете троих детей. С Линой Фандотти знакомы с детства и связаны узами дружбы на протяжении последних двадцати лет. Появились здесь вчера по личному приглашению хозяйки дома. Я пока ничего не перепутал?