— И что же будет в этом доносе? — спросил Дюран.
— В нём будет самым подробным образом изложена печальная история малолетних работников порта, которые подрядились на сухогруз «Милка» для мелких ремонтных работ. — Детей в самом деле часто нанимали на подобные работы, ведь мальчуганы легко пробирались в такие закоулки двигательных отсеков кораблей, куда ни за что не попасть самому тощему взрослому. — Они стали свидетелями перевозки в трюмах сухогруза рабов, что запрещено законодательством Священного альянса, в связи с чем почти всех детей перебили. Одному удалось спастись лишь чудом, и, добравшись до своего опекуна, он первым делом выложил ему эту историю. Опекун же, как добропорядочный подданный, направился прямиком в министерство строчить донос.
— А сколько в этом доносе будет правды?
— Как ни удивительно, но почти всё — правда. Насчёт рабов уж можешь быть уверен. Что же касается мелочей, то и там всё чисто.
Документы о найме малолетних работников порта уже хранились в архиве профсоюза докеров. Изготовлены они были наилучшим образом и задним числом внесены в подчищенные реестры. Председатель профсоюза был настолько зол, что легко пошёл на это — его даже уговаривать не пришлось. Достаточно оказалось перехватить Гриджака, спешившего домой после долгой рабочей ночи, и сообщить гоблину, что нужно сделать.
— Одного в толк взять не могу, — развёл руками Дюран. — Ты ко мне зачем явился, раз так чисто сработано?
— Потому что у «Милки» очень хорошее прикрытие, — ответил я. — Настолько хорошее, что донос положат под сукно на веки вечные.
— Но, видимо, не настолько хорошее, чтобы охватить ещё надзорную коллегию.
— Может быть, и у тебя в руководстве есть те, кого подмазали или подмажут в ближайшее время. Однако если действовать быстро, они просто не успеют отреагировать.
— Разнос, — поднялся из кресла и энергично потянулся Дюран, — что может бодрить сильней, чем хороший разнос, устроенный с самого утра.
Я распотрошил баул[1], на котором, кажется, осталась ещё жёлтая пыль проклятого города Отравилля. С тех пор как вернулся оттуда, я ни разу не доставал его из шкафа, разве что для того, чтобы перевезти с одной съёмной квартиры на другую. Но сегодня я решительно плюхнул его на пол логова председателя профсоюза докеров и взялся вдумчиво потрошить.
— Зачем оно тебе? — спросил у меня хозяин этого помещения, да и почти всех доков нашего урба. — Ты всё сделал, зачем теперь лезть в драку?
— Ты верно сказал, — ответил я, вытаскивая из баула видавшую виды, но не потерявшуюся надёжности нательную броню, — я заварил эту кашу вместе с чиновником из министерства труда, мне и расхлёбывать её. Особенно после того, что услышал этой ночью от кавдорского жучка. Ты ведь тоже мог остаться здесь, — усмехнулся я, глядя, как председатель профсоюза проходится промасленной ветошью по стволам укороченного штурмового дробовика «Сегрен». — Мог стоять тут у окна и наслаждаться видом на драчку, а не лезть на передний край.
Рябое лицо председателя скривилось, будто он особенно кислый лимон съел. Он махнул рукой Гриджаку, и гоблин, повинуясь жесту, обновил виски в наших стаканах. Я глотнул сильно разбавленной талой водой от нескольких кубиков льда янтарной жидкости, и принялся расстёгивать сорочку.
Нательная броня, которую мне удалось выиграть в карты у одного ушлого интенданта, вообще-то предназначалась для высоких армейских чинов — не ниже дивизионного генерала — и аристократов, за каким-то бесом оказавшихся на переднем краю. Она отлично защищала от пуль и осколков, могла спасти даже от снайперского выстрела, правда, только от одного. Небольшое техномагическое силовое поле выдерживало лишь определённую нагрузку, после чего отключалось до тех пор, пока не будет заменена питающая его батарея. Главное же достоинство нательной брони — её легко можно носить даже под рубашкой. Защитное снаряжение было достаточно лёгким и ничем не выдавало себя.
Застегнув поверх нательной брони сорочку, я вынул из баула запылённый плащ, который точно не доставал со времён визита в Отравилль. Встряхнув его, я оглушительно чихнул, когда в воздухе повисло целое облако красновато-жёлтой пыли, которой было пропитано всё в том проклятом городишке на границе Астрии, Веспаны и Исталии. Председатель профсоюза пробурчал себе под нос нечто нечленораздельное, но явно неодобрительное в мой адрес, глянув на образовавшееся на ковре пыльное пятно. Однако этим и ограничился.
— Ни фига себе, — кажется, вид простреленного шесть раз в районе сердца плаща впечатлил полуэльфа, — кого ты убил за такой клёвый плащик?
— Стреляли в меня, — ответил я, откладывая до поры плащ на стул, — а жизнь мне спасла нательная броня. А вот тебе советую разобраться с амулетиками, которые ты носишь.
— А что с ними не так? — удивился полуэльф, нацепивший перед дракой на шею не меньше десятка различный защитных амулетов. — Они меня выручали прежде ничуть не хуже какой-нибудь штурмовой брони.
— Я вижу на нескольких эльфийские руны, а мы идём драться против лигистов, — ответил я.