Noir

— Во второй раз этот трюк не сработает, Макс, — вылив пиво в стакан, заявил Бомон. — Это очевидно, что интересовать меня может либо супер-пушка, либо Фабрика.

— Я мало чем могу поделиться, потому что мало знаю. Ни на объекте, ни на Фабрике меня не допускали ни к чему серьёзному. Так, работал, и сейчас работаю, на подхвате у великих.

— Не стоит недооценивать тех, кто на подхвате, они видят куда больше, нежели кажется порой даже им самим.

— Ну, попробуй выведать у меня то, чего я и сам не знаю, — скептически усмехнулся Пьят, глядя как пенится в стакане янтарный лагер.

Бомон усмехнулся в ответ — уж он-то в результате расспросов не сомневался.

Поднимаясь к себе полтора часа спустя, Пьят чувствовал себя выжатым, словно лимон или половая тряпка. Оба сравнения подходили как нельзя лучше. Бомон воспользовался им, вытянув если не абсолютно всё, что знал молодой инженер, то большую часть когда-либо услышанного им краем уха или увиденного краем глаза. Забавные случаи в лабораториях Фабрики, разговоры в «курилке» и столовой, оговорки старших коллег и самих руководителей работ по главным направлениям деятельности заводского комплекса. До встречи с Бомоном Пьят мог бы с чистой совестью поклясться, что ничего не знает о работе Фабрики, но «кронциркуль» словно опытный рыбак закидывал наживку в омут памяти Максима и как только крючок цеплялся за что-нибудь, тут же подсекал и тащил воспоминания. Обронённые фразы и обрывки фраз — всё годилось Бомону. Любопытные взгляды в закрытые лаборатории (удивительно, сколько всего может запомнить человек, прежде чем перед его носом захлопнется дверь). Таинственные намёки, которые делали важничавшие старшие товарищи, с более высоким уровнем допуска. Всю эту информацию Жосс Бомон вытянул из памяти Макса Пьята, для верности делая заметки в небольшом блокноте в кожаной обложке. Там же, на страницах блокнота, Бомон делал небольшие зарисовки коридоров и помещений Фабрики, где работал, жил и отдыхал Пьят. И информацией «кронциркуля» молодой инженер снабдил весьма и весьма интересной, теперь это понимал и сам Максим. Жаль только выручить за неё уже ничего не получится — за то, что он уже услышал, Бомон точно не заплатит, а больше Пьяту предложить было нечего. Откровенно же лгать или пересказывать небылицы, что бродили по Фабрике, Макс опасался — мало что придёт в голову Бомону, когда он проверит его слова и узнает об обмане. Уж в том, что «кронциркуль» человек опасный Пьят ничуть не сомневался.

Тяжко вздохнув, Макс открыл дверь своей квартиры, протопал в спальню и, не раздеваясь, завалился на кровать. Последней его мыслью перед тем, как он уснул было: «А всё же как обидно, что не потребовал денег…».

* * *

Видеть Дюрана снова в кабинете, одетым в форму Надзорной коллегии, которой мой бывший взводный обычно пренебрегал, было весьма непривычно. Он встал из-за стола и налил нам по бокалу коньяка. Мы выпили молча, не чокаясь, как обычно, поминая тех, кому не посчастливилось вернуться с войны.

— Валяй, — откинулся я на спинку стула и ставя опустевший бокал перед собой. — Я и не знал, что решил выйти из тени.

— После того, что ты сообщил, ротный, — усмехнулся Дюран, наполняя наши бокалы снова, — мне ничего не оставалось.

А вот это мне уже совсем не понравилось. Если Дюран не стал ограничиваться одним, традиционным для нас, бокалом коньяка, значит, дело у него ко мне из разряда не самых приятных. Я бы не отказался в любом случае, конечно же, однако насторожился и лишь пригубил спиртное. Дюран последовал моему примеру, правда, бутылку прятать в буфет не стал, и это вызвало у меня вполне законные опасения. Дело, по которому пригласил меня Дюран, могло оказаться ещё хуже, чем я думал, когда он наполнил бокалы во второй раз.

— Равашоль не того полёта птица, чтобы держать его у Бовуа долго, — добавил мой бывший взводный. — Хунган, конечно, ставленник моего отца, но у всего есть границы.

— А я тут при чём?

Глава анархистов, с которым я говорил в кабачке на углу Орудийной и Кота-рыболова, теперь безвылазно сидел в «Беззаботном городе», переданный Дюраном на попечение Бовуа. Он сообщил много ценных сведений, за ним только успевали записывать, однако о самом главном молчал, ведь ни я, ни Дюран ещё не выполнили его главное условие.

— Ты же детектив, — развёл руками Дюран, — так найди её, бесы тебя забери!

Главным условием, поставленным Равашолем, было спасение его дочери. Она, по словам анархиста, находилась в заложниках у главы шпионской сети Северной лиги, давно и прочно обосновавшейся в Марнии. И Равашоль далеко не один, кого этот эльф крепко держал за яйца.

— Вот ты простой, как три медяка, Дюран, — сделал я ещё глоток коньяку и понял, что бокал опустел. — Возьми да найти девчонку в урбе с населением без малого восемь миллионов? Меня зовут не Анри Бенколен, если ты не забыл, и такие дела мне не по зубам. У нас нет никаких зацепок, и Равашоль ничего путного сообщить не смог.

— А вот тут ты ошибаешься, ротный, — наклонился ко мне через стол Дюран и снова наполнил бокал. — Зацепка есть, просто мы с тобой её проглядели.