Noir

— Поделись.

Я тронул краем своего бокала его, и они издали мелодичный звук.

— Вторая убитая по твоему делу женщина, на чьём теле было найдено твоё удостоверение «Континенталя». Мы ведь даже не стали заниматься расследованием её убийства, а, наверное, стоило бы.

— Это случайная женщина, — пожал плечами я. — Подвернулась под руку этим ублюдкам, ей просто не повезло.

— Официальная версия, — согласился Дюран, — но знаешь, кто вёл это так называемое расследование по линии жандармерии?

Вопрос был чисто риторический и ответа не требовал.

— Хочешь, чтобы я взял это дело от «Континенталя»? — Я понял, почему Дюран наливает мне бокал за бокалом — на трезвую голову я бы на такое не согласился ни за что. — Ты понимаешь, что нужен официальный повод, а не просто моя блажь, как попавшего под удар подозреваемого. Мы ставим под сомнение решение комиссара жандармерии, да ещё и покойного, да ещё погибшего, когда я был в его группе. Слишком уж много всего набирается, не находишь?

— Сами дураки, — упрекнул нас обоих Дюран, — надо было раньше цепляться, а теперь мне придётся брать удар на себя. Ещё и ради этого я вернулся из длительной командировки в столицу.

Видимо, именно так в коллегии объяснили отсутствие Дюрана в течение нескольких месяцев. Не завидую я своему бывшему взводному, ведь ему явно пришлось проторчать «на ковре» у начальства не один час, оправдывая свою пропажу и житьё на нелегальном положении. Надзорная коллегия — организация, конечно, не военная, но всё же спецслужба, а потому порядки тут едва ли не строже, чем в армии, и поступок Дюрана вполне могли расценить как дезертирство. И тогда бы ему не помогли никакие связи отца в колониальной администрации и былые заслуги.

— Когда мне ждать официальной бумаги от твоего начальства?

Я допил коньяк и отставил бокал в сторону — пить дальше уже вредно не только для здоровья, но и для дела.

Дюран спрятал бокалы в шкаф вместе с основательно опустевшей бутылкой и вернулся к столу. Оказалось, он был готов к моему визиту и встретил меня во всеоружии. На стол передо мной лёг внушительный документ с печатью коллегии и несколькими размашистыми, истинно министерскими подписями, и тут же к нему присоединилась папка с делом убитой женщины.

— Как ни странно, жандармы расстались с ним без вопросов, — заметил Дюран, подвигая мне папку, — видимо, посчитали рутинной проверкой.

— Вот и проверим, как глубоко зарыл улики мой знакомый комиссар, — усмехнулся я, забирая дело, а документ с печатью и подписями складывая во внутренний карман пиджака.

Проверки Надзорной коллегией дел, закрытых полицией и жандармерией, были обычным делом, никто на них внимания не обращал. Оправдывая своё название, служба, где работал мой бывший взводный, надзирала за другими спецслужбами, не давая комиссарам и следователям совсем уж расслабляться. Но в том деле, что передал мне Дюран, всё должно быть шито-крыто и сработано на лучшем уровне — иначе покойный Жан-Клод Робер, не зря прозванный «комиссар-лопата», не умел. Это подтверждали все, кто знал его. И меня охватил охотничий азарт, подогретый немалой дозой коньяка, плескавшегося в желудке. Если Робер сумел зарыть улики, то я просто обязан вытащить их на свет святых, возможно, это поможет нам спасти дочку Равашоля и даст более чем серьёзный козырь в игре против шпионов Северной лиги.

Поймав такси, благо к бумаге из Надзорной коллегии и делу прилагался пухлый конверт с авансом, я быстро добрался до своей конторы. Заперев дверь, повесив на неё табличку «Закрыто. Сегодня не ждите», уселся за стол, разложив перед собой содержимое вручённой мне Дюраном папки. Мой бывший взводный хотел было налить ещё коньяку, выпить на посошок, но я отказался: час ещё ранний и терять время с этим делом не хотелось. А значит, голова мне нужна ясная, чему и так не способствовали те бокалы, что мы приговорили по ходу разговора, но хоть в такси немного протрезвел. Да ещё умылся перед тем, как приступать к делу. В общем, был готов заниматься своей непосредственной работой.

Только разложив бумаги и копии фотографий, я понял, как поиздевался надо мной патрон, прикрепив к группе Робера, когда тому потребовался детектив из «Континенталя». Ведь именно «комиссар-лопата» вёл моё дело по линии жандармерии, да и слова самого покойного Робера о том, что он может зарывать не только дела, но и людей, теперь получили несколько иной смысл. Он-то, наверное, думал, я в курсе, что прежде Бомона Роберу поручили зарыть меня.

Надо сказать, комиссару не пришлось прилагать особых усилий, чтобы закопать дело о смерти второй, якобы убитой мной женщины. В переданной мне Дюраном картонной папке лежали лишь несколько документов и пяток фотографических снимков. Ничего сверх обычного набора.