Нокаут на шестой минуте

Я поднял руки, с интересом стал рассматривать каждый палец, складки на сгибах. От пальцев исходила энергия, они светились. Это были мои руки, часть моего существа. Раньше они казались мне чужими, подобно ногам: всего лишь инструменты, служившие моей голове. Теперь же я весь был мозгом, мыслил всем своим телом. Годы травм, переломов, вывихов и растяжений остались где-то далеко.

Я чувствовал свою мощь и начал двигаться из головы через шею, плечи и руки по направлению к своим отдаленным ногам. Я проник в туловище, бедра и наконец добрался до ступней. Уже много лет мне не приходилось бывать в ногах, и они немного болели. Чтобы легче было дышать, я снял ботинки.

Свет из коридора казался необычно ярким и резким, все вокруг было четким и прозрачным. Поток неисчерпаемой энергии проносился через меня. Я был погружен в стремительно мчащуюся реку, увлекающую меня вперед. Я чувствовал, как Земля несется через пространство — со скоростью в триста тысяч километров в секунду. Я был светом.

Звуки чьих-то шагов заставили меня очнуться. Я сел. Это был Харви.

— А, ты здесь, — заметил он, сжимая правой рукой фаянсовую кружку с кофе. — Я думал, ты ушел.

— Я уходил. Только что вернулся, — ответил я, натягивая ботинки.

В соседней комнате зазвонил телефон. Это был Максвелл.

— Фил, слушай, — быстро заговорил он. — Я задержался тут в Ассоциации молодых христиан с одним парнем. Я не смогу приехать в Рок-Сити. Извини. — В голосе Максвелла звучала напряженность.

— А, хорошо. Отлично. — Я кивнул телефону.

— Погоди, не клади трубку. Давай встретимся завтра в восемь в раздевалке. Погреемся в сауне. — Он вдргу заговорил шепотом. — Слушай, я хочу что-то рассказать тебе. Ты не поверишь.

— Хорошо. — Я быстро повесил трубку. Я не любил говорить, не видя лица собеседника.

Я не знал, что делать дальше. Немного подождав, я вышел из кухни и направился в спальню Харви. Достав пакет с марихуаной — один из шести, лежавших в тумбочке рядом с кроватью, — я положил на тумбочку десять долларов и спустился вниз.

Харви лежал на полу с закрытыми глазами. Огромные динамики были прижаты к его ушам. Джордж Хариссон пел «Боже, я тебя люблю». Я махнул рукой в сторону ничего не видящего Харви и вышел на улицу.

Как только я открыл дверь машины, сразу заметил, что в ней кто-то побывал. Бардачок был открыт и внутри все перевернуто. Я заглянул внутрь. Вроде ничего не пропало. Я сунул туда новый запас и закрыл крышку.

Я не заметил, как добрался до дома, где провел со своей бывшей женой месяцы короткой и бурной семейной жизни. Вскоре после того как мы переехали сюда, я вернулся с банкета, на который меня пригласили выступить за двадцать пять долларов. Банкет закончился необычно рано, и в полумраке над диваном в гостиной я прежде всего увидел задранные к потолку, на широченных черных плечах лежащие белые ноги, а потом уж разглядел и свою жену, едва заметную под распростершейся на ней громадной лоснящейся голой массой Джо-Боба Уилльямса и услышал протяжный стон, которого никогда не удостаивался. С тех пор я испытывал к Джо-Бобу чувство благодарности — наряду с другими теплыми чувствами — за то, что он предоставил мне неоспоримую причину для развода.

Потом выяснилось, что Джо-Боб был лишь одним из многих партнеров по команде, прошедших через постель моей жены. Большинство были женаты и имели детей. Одностороннее урегулирование развода позволило избежать шумного судебного процесса и нарушило план Клинтона Фута обменять меня с командой Лос-Анджелеса. Но я остался без денег.

Позднее я начал подозревать даже Максвелла, однако старался избегать этой темы, ибо знал, что результатом может стать мой переезд по крайней мере в Лос-Анджелес и даже в Питтсбург. Она заявила судье, что я — гомосексуалист. Вполне возможно, теперь меня трудно чем-либо удивить.

Первый приступ блаженства, вызванного допингом, улетучился. Я сидел в автомобиле, глядя на поля и домики, проносящиеся мимо окон. Внезапно передо мной возникло здание Рок-Сити. Интересно, как я попал сюда?

— Они уже приехали, мистер Эллиот. — Чернокожий швейцар предупредительно раскрыл дверь. Я вошел в фойе.

Крупный мужчина с прилизанными волосами и дряблой кожей на белом лице распахнул мне навстречу руки. Пластырь телесного цвета, приклеенный на подбородке, не мог скрыть огромного фурункула.

— Фил… Фил, бэби… Добро пожаловать. Я — Тони, — продолжал он, — Тони Перелли. Мы встречались в Лас-Вегасе. Работаю здесь распорядителем.

Я сделал шаг назад. Попытка улыбнуться не удалась. Отозвалась только половина лица.

— Они все в зале, — сказал он, хватая меня за руку и энергично пожимая ее. — Сколько, по-твоему, мы выиграем у Нью-Йорка?

Я выдернул руку, криво улыбнулся и направился мимо него к двери, ведущей в темноту зала.

— Сколько очков… — звучал сзади, утихая, его голос.