Нокаут на шестой минуте

Перекусив, зрители заполнили трибуны. Америка тоже благополучно, хотя и с некоторым замешательством, пережила серию реклам, появившихся на экране телевизоров благодаря щедрости компании «Си-би-эс». Похолодало, и тень от трибун стадиона резкой линией пересекла поле.

Третий период миновал незаметно. Я смотрел то на поле, то на часы, надеясь, что «Нью-Йорк» добьется успеха и тогда я вступлю в игру. Тень неумолимо продвигалась по полю.

В самом конце третьего периода Кроуфорд выронил мяч и у меня улучшилось настроение. «Джайэнтс» достиг нашей линии тридцати пяти ярдов. Нам удалось оттеснить их на сорокаярдовую линию. Мяч, посланный их кикером, ударился о перекладину наших ворот и перепрыгнул ее. «Нью-Йорк» — 17, «Даллас» — 14.

— Эллиот, — раздался знакомый голос.

Я направился к тренеру, всем своим видом выражая преданность команде.

— В следующей серии заменишь Гилла, — сказал он, не отрывая взгляда от поля.

— Хорошо, сэр, — ответил я, разыскивая Максвелла, чтобы обсудить, как нам спасти игру. Максвелл сидел на столике, разговаривая по телефону с тренером в ложе прессы. Его лицо было пепельно-серым. Закончив говорить, он с проклятием бросил трубку.

— Ты выходишь? — спросил он, тяжело дыша. Я кивнул.

— Отлично. Я хочу попробовать прорыв по другому флангу. А ты возьмешь на себя Уитмэна.

Слова Максвелла погасили мое ликование. Меня пугала не опасность столкновения со стопятнадцатикилограммовым линейным, а страх, что я упущу его. Я решил, что единственный способ остановить Уитмэна будет кинуться на него головой вперед. Я всегда считал этот метод самым надежным. Я брошусь ему в ноги. Тогда ему никак не удастся увернуться. Опасность заключалась в том, что я не знал, куда он ударит меня — в голову, лицо, шею или по спине. Все зависело от того, насколько рано он заметит меня и какие действия предпримет, чтобы избежать столкновения.

Я смотрел, как Кларидж начал разбег для удара по мячу ногой. В середине разбега он внезапно остановился и схватился руками за колено. Когда он стал падать вперед, набежавший Бобби Джо Патнэм изо всех сил ударил его головой в лицо.

Начался заключительный, четвертый период. Мы проигрывали 14:17. Мяч был у хозяев поля. Им удалось потеснить нас, и, когда «Нью-Йорк» достиг линии девятнадцати ярдов, хозяева решили не рисковать и пробили мяч с игры. «Нью-Йорк» — 20, «Даллас» — 14.

Во время очередного рекламного перерыва я пробегал вдоль боковой линии. У скамейки, на которой лицом вниз лежал Кларидж, стояло несколько человек. Доктор указывал на подколенное сухожилие, которое он подверг местной анестезии во время перерыва.

— Смотрите, — сказал он. — Видите впадину? Туда входит четыре моих пальца. Тяжелый разрыв сухожилия.

Я остановился рядом с Клариджем, присел на корточки и хотел сказать, что ничего страшного не случилось, что «Нью-Йорк» получил лишь три очка за удар с игры и что мы постараемся в предстоящей серии восстановить равновесие.

Кларидж повернулся ко мне лицом. Зрелище было ужасным. Его защитная сетка разлетелась на части от удара, лицо страшно распухло и было пурпурно-черного цвета. Нос был раздавлен и рассечен, раздвинут в стороны, как будто кто-то провел по его переносице острой бритвой. Белый хрящ резко выделялся на фоне кровавой маски. Он попытался что-то сказать и захлебнулся кровью, хлынувшей изо рта.

— Скорее подойдите сюда! — закричал я. — Да скорее же!

— А он не откусил себе язык? — Врач сунул палец в рот Клариджа и нащупал язык, убедившись, что тот не откусил его и не проглотил. — Его нужно в больницу.

— Что случилось? — спросил Б. А., заглядывая через спины и плечи.

— У него здорово разбито лицо, — сказал доктор. — Лучше бы отправить его в больницу.

— А-а, — отозвался тренер и снова повернулся к полю.

По доносящемуся шуму было ясно, что Америка вернулась в свои кресла, к своему пиву.

Максвелл и я медленно подошли к группе наших игроков у десятиярдовой линии.

— Господи, — сказал я, вспомнив лицо, так не похожее на Клариджа. — Ты видел, что с ним случилось?

— У меня нет времени заниматься ерундой, — ответил он усталым голосом. — Если это выше твоих сил… — Он побежал, так и не закончив фразы.

Собравшиеся игроки смертельно устали и ненавидели друг друга. Их боевой дух и настроение резко изменились по сравнению с первой половиной игры.

— Черт побери, Энди. Если уж тебе дали мяч, постарайся его не ронять.

— Не суй свой нос куда тебя не просят, Шмидт. Ты передай мяч, о себе я сам позабочусь.

— Хватит, успокойтесь, — раздался сердитый голос Максвелла. — Только я имею право разговаривать здесь.

Я посмотрел на окружающих меня измученных, избитых атлетов, покрытых синяками и кровоподтеками, которые уже начали беспокоиться о том, как им удастся объяснить свои ошибки в следующий вторник. Будет поистине чудом, если эти перепуганные, усталые, разозленные друг на друга люди смогут подняться, не говоря уже о том, чтобы опередить, обмануть или оттеснить ни в чем не уступающих им игроков другой команды.

— О’кей, — скомандовал Максвелл. — Правый зиг. На счет «два».